Пьяная Россия
Шрифт:
На стене висит фото в рамочке. В темноте ночи не видно, но я и так знаю, там сын и я в облаках. Гости и друзья думают, что это фотомонтаж. Однако нет. Сын летал со мной как-то днем, я поднимала его высоко-высоко в пушистые, нежно голубые облака и щелкнула нас обоих фотоаппаратом на вытянутой руке. Конечно, Мишенька летать не умеет, хотя и старается научиться. Я тоже полетела не сразу. Вначале, снились сны о полетах. Снилось, что высоко, в чистом небе парю, словно птица…
Я уснула на короткое время, но едва забрезжил рассвет, вскочила, бодрая, полная сил.
В доме было прохладно. Охапка дров в печку быстро исправила положение. Только затопила печь, послышались торопливые шаги, ну, конечно, домовик. Прибежал, задыхаясь от бега, схватился за бок, отдышался, не молодой уже. Его дело – самовар вскипятить. Любил он самовар до невозможности и чистил каждый день, так
Домовик, между тем, молоко допил, кружку отнес к рукомойнику, вымыл, тут же обтер чистеньким полотенчиком, поставил на полку. Я обернулась к печи, достала парочку уже хорошеньких пирогов, завернула в льняную тряпочку и с поклоном подала домовому, скушай хозяин, все честь по чести. Он на поклон поклоном ответил, пироги схватил и убежал на чердак, как же ведь Мишенька проснется, а ему до поры до времени домового видеть не надо бы… Сыночек еще спал, раскинув ручонки, легкая улыбка играла на губах, полюбовалась им немножко и стала собирать на стол, пора было уже завтракать.
В избе у меня имелась всего одна комната, но зато, какая большущая! Пройдя из сеней через небольшой коридорчик, я ступала в кухню, в которой белая русская печь, круглый деревянный стол и лавки, буфет со множеством светленьких тарелок и блюдец, а раздвинув ситцевые простенькие занавесочки попадала в гостиную, где обои со светлым, будто морозом, подернутые рисунком, огромный, синий диван разлапой притулился у стены, несколько мохнатеньких кресел, большущий цветастый ковер на полу, неожиданно высокая кровать с шишечками на спинках. В одном углу телевизор, а в другом иконостас с черными старинными иконами. Посреди комнаты крепкий резной стол с выточенными в узорах, крендельках ножками, несколько массивных стульев, возле одного из окон комод и бельевой шкаф из красного дерева. Четыре окна завешаны синим тюлем и белыми блестящими занавесками. Я раздвинула занавески и вскрикнула. Где-то на окраине села неистовствовал пожар, валили черные клубы дыма, позабыв обо всем на свете, я выскочила на улицу.
Бревенчатый серый дом горел. Зрелище было страшное. Пламя взмывало вверх, оглушительно трещало, рассыпалось искрами. Селяне, сбежавшиеся со всех сторон, вначале стояли, бессильно наблюдая разбушевавшуюся стихию. Потом похватали ведра и ринулись в бой. Одни таскали воду из пруда и плескали в огонь, другие воду таскали, но поливали соседние дома, чтобы пламя не перекинулось. Вдруг, взметнулся плач. Вернулась бегом мать с фермы, растрепанная, не старая еще женщина, увидела пожар издали, мужики с трудом удержали, так и прыгнула бы в огонь. Заголосили все вокруг. Там, в горящем доме остались дети, четверо, мал мала меньше. Кинулись искать, может, забрались куда? Может, убежали к кому-то из соседей? Искали, бегали, но тщетно. Мать рыла землю, выдирала ногтями траву с корнем и я решилась. На глазах у всех, медленно-медленно, набирая силу, поднялась в воздух, раскинула руки и запела, на одной ноте, низко-низко. Чистая энергия потекла ко мне со всех сторон света, я собирала ее, собирала и… усилием воли бросила на пожар. Огонь, враз, прибило к земле, как и не бывало, дым только, едкий дым пополз ужом. Дом не весь сгорел, выгорела лишь половина. Мужики побили стекла и вытащили на свет божий детишек, живых, но наглотавшихся дыма. Добралась, наконец, пожарная машина и «скорая» приехала. Детей с матерью отвезли в город, в больницу. Пожарные покрутились, покрутились, акт составили и уехали, тушить уже было нечего.
Осталась я наедине с селянами. Враз ожили суеверия и предрассудки, но люди рассудили, если бы я ведьмой была, то только радовалась бы, кабы дети сгорели, однако помогла ведь справиться с бедой. Стало быть, не ведьма. Может, ведунья? Вспомнили тут многие, что в сенях у меня всякие травы лечебные подвешены за веревочки, так всякого входящего лесным духом и шибает. И решили не бояться меня, из села не гнать, а наоборот, защищать от пришлых и поощрять, ну и, если что, приходить за советом и помощью. Тем более, что бед у людей много, одно пьянство – бич русских людей чего стоит!
Дом погорельцам всем миром отремонтировали, я с Мишенькой тоже помогала, досточки новые перетаскивала да мужичкам подавала, дабы, где надо, чего заменили, приколотили. Поработали всем миром на славу. Вернулась мать с детьми из больницы, расплакалась. Дом сиял игрушечкой, даже наличники и те выкрасили желтенькой красочкой, двери голубенькой, на боковины и то хватило зелененькой. Как же, пожар – дело не шуточное, дом, все, что есть, все имущество. Люди русские давно уже живут без надежды на помощь со стороны государства, усталые, опустошенные, будто перенесшие огромное горе, живут. И уже не удивляют никого разрушенные, брошенные коровники по всей Руси Великой, где совхозы развалились, удивляет другое – отсутствие цели. Не видно ее нигде и не видно просвета, куда идти и зачем? Вроде бы и не уезжали никуда из своей страны, из России, а будто не стало ее, родины-то… Так думала я, стоя, перед окном. Взор мой затуманивался слезой, и надежда на лучшее теснилась в груди.
– Все будет хорошо! – воскликнул Мишенька, улыбнулся мне, своей маме, в ясных глазах его рассыпались, засияли звезды, звездочки любви.
– Да, сыночек, все будет хорошо! – подтвердила я и пошла, побежала…
На ферме, кое-как еще удерживающей свои позиции, ожидали коровы и много тяжеленной работы, а дома маленький сын, лохматый домовой и кот Чернышик, все будет хорошо.
Монолог русского пьяницы
– Про нас, пьяниц, столько всякой ерунды говорят, неправду возводят, что я решил-таки сказать, как есть. Одну правду. Каждое слово – правда!
Пошел я этак в магазин, вернее к магазину, денежку на бутылку выпрашивать. Оделся похуже, дескать, калека. Трясусь, всем телом трясусь, будто у меня болезнь такая, ну и тянусь к бабам, подайте мне, убогому. Бабы подают, а я кланяюсь, слезу роняю, будто благодарю усиленно. Хорошо у меня получалось, в роль вошел, изображаю инвалида очень даже убедительно. Дружки за мной подглядывали, в сторонке стояли, одобрительно улыбались. Насобирал уже не только на бутылку, но и на закусь. Вдруг, кто-то меня за ухо, цап! Оказалось, жена моя Нинка, шипит рассерженной гадюкой, ты чего говорит, меня перед соседями позоришь и погнала пинками до дому, а дома карманы обшарила, хоть какая-то, говорит, от тебя польза.
В другой раз, пристроила меня Нинка в строительную бригаду свинарник для совхоза строить. Отстроили. За пару месяцев отстроили, бригадир пить не давал, никому. Строгий такой, трезвенник, с нас глаз не сводил, ходил за нами повсюду. Не доверял, в общем. Построили свинарник ударными темпами, заказчик обрадел и нам еще премиальных отвалил. Только мы этими деньгами и полюбоваться не успели, на стройку жены наши пожаловали, бригадир «стукнул», кто же еще? В ботинок едва-едва успел одну денежную бумажку запрятать. После шмона посчитали и носы повесили, выходило, всего-навсего, что хватает на пиво, да и то на одну бутылочку. Повздыхали, собрались в сельпо и пошли, горюя о недостижимой, как Луна, водке. И тут, лихая иномарка виляя и выписывая кренделя, останавливается. Оттуда, широко распахнув объятия, нам навстречу вылез мужик. Оказалось, бухой, счастливый, дочку замуж выдает, а тут мы, трезвые, непорядок, вся деревня уже, вплоть до петухов, пьяная. И повел рукой приглашающе, давайте ребята. В машине у него ящик с водкой был припасен. Только я одну бутылку схватил, как кто-то меня за ухо, цап! Оказалось, Нинка с автобусной остановки вернулась и чего, говорит, я тебя, здесь, оставила, когда ты свинарник отстроил, зарплату и премию получил? А ну, пошли, работничек, на остановку, домой поедем, мыться, бриться, в чистое белье переоблачаться, вон, грязный какой, дурище! Сама, бутылку в сумку засунула, говорит, пригодиться, кому подарить. А дома с меня одежу сдернула и заначку мою в ботинке обнаружила…