Шрифт:
Семьсот двадцать два человека, а может, в десять раз больше, а может, все люди, живущие на земле, стояли, обступив его, когда он, пьяный, свалился в канаву. И единственное, что он видел, были сорок девять тысяч глаз, а может, больше. И вдвое меньше лиц, а может, больше – мужчины, женщины, дети. И какие это были глаза.
– Вот он я, возлежу перед вами в канаве. Я, патриот и налогоплательщик, ветеран Великой мировой войны, дважды ранен – в бедро и в лодыжку, ни разу не награжден, но всегда герой.
И ему оставалось одно – успокоить свои изнуренные кости, вещать таким вот тоном, на свой манер, и ухмыляться. А в это время его величие, непоколебимое и гордое, возвышалось над толпой, над городом и миром, над всей жизнью. И единственное, на что он был способен – это открывать и закрывать глаза, и надеяться смиренно, что это он грезит наяву. Ему было так грустно и смешно от того, что вчера он пообещал ей никогда больше не пить, а теперь вот полюбуйтесь на этого сумасшедшего из сумасшедших! И все эти люди – свидетели его слабости, вот они стоят вокруг и ждут, когда же он встанет и уберется – лица, лица, глаза, глаза! О, мои добрые друзья, мои возлюбленные братья и сестры! Ах, как все мы слабы, живущие на земле! Дорогие мои, как мы измучены, измотаны! Вон даже на одной ноге постоять трудно, а как же тяжело ходить. Христиане и друзья по несчастью, до чего ж это тяжко – жить.
Он уже не мог подняться на ноги, а помочь никто не хотел. У всех было только одно желание – дождаться, пока придет полиция и заберет его. И только один мальчик, обыкновенный мальчик, попытался поднять его на ноги, да не смог.
– Боже мой, сынок, – сказал он. – Господь, наш Бог, что на небесах, вознаградит тебя за это когда-нибудь и прольет на тебя свой чистый свет.
И с этими словами он осел на землю со стоном. Больше всего на свете ему нужно было отдохнуть, а до него донесся смех, их смех.
– А вы, букашки, – проговорил он – а вы, крысы помойные. Я – ветеран Мировой войны. Я бродил среди мертвых и умирающих. Я познал голод, жажду, страх и безумие. Окровавленный, я падал на пропитанную кровью землю, я спотыкался о черную вселенскую боль и ненависть. Но я выжил и смеюсь, а теперь ваш черед, козявки. Я буду жить и тогда, когда вы все перемрете, будете похоронены и забыты. Мой дух будет витать над этой землей и тогда, когда погаснет и исчезнет в опустошенной Вселенной последнее солнце. И вообще, кто вы такие, черт вас дери? Вот я – забулдыга, я знаю, что пьян, не надо мне говорить, что я пьян. Я и сам знаю, до какой степени я пьян. Я опьянен знанием, а вы, крысы, опьянены невежеством. Теперь вам ясно? Вам, крысы, нужно заново родиться, пока не помрете, а помереть вы боитесь и жить боитесь. Боитесь дышать, смотреть, говорить, двигаться. Боитесь упасть на улице. Боитесь, что сотворены всего лишь из плоти и крови. Да что ж вы за люди-то такие, а?
1936