Пьяный полицейский
Шрифт:
И мы поехали, чтоб успеть в Шалю до темноты.
День клонился к своему закату. Дорога рядом с санаторием была отличная, но она быстро закончилась, началась грунтовка, потом от нее отделилась вторая грунтовка (налево), потом еще одна (направо). В соответствии с советами пьяного полицейского мы повернули сначала налево, потом направо. Потом снова налево. Потом опять направо. Я мог бы долго перечислять, но выбираю сэкономить время читателя. Общий принцип понятен. В целом мы пытались выдерживать направление к Шале, то есть на запад, но, поскольку погода была пасмурной, мы не могли ориентироваться по солнцу. Галя несколько раз проверяла телефон – сети так и не было. Ни телефона, ни интернета. Как тут сориентируешься? Водитель при этом выглядел уверенно. Он производил (внешне, по крайней мере) впечатление человека, который знает, что делает. Может быть, это общее свойство всех водителей. Чтоб приручить зверя, дрессировщик должен казаться уверенным, иначе зверь его сожрет. А машина – это тот же зверь в сто двадцать лошадиных сил. Был ли он так же уверен изнутри, неизвестно.
Лес вокруг был волшебным и колдовским, хотя я сейчас затрудняюсь сказать, в чем именно заключалась его волшебность. Но я попробую просто его описать, возможно, магия вернется. Недостаточно просто сказать, что лес был волшебным и колдовским, нужно обоснование. Во-первых, в нем было полно валунов, разных размеров, от простого булыжника до камней размером с дом. Не пятиэтажный дом, а, например, двухэтажный. Эти валуны, несмотря на свое обилие, не составляли самостоятельной части ландшафта. Составляли существенную, разумеется, но не самостоятельную часть. Их было много, но все они были между деревьями. О деревьях, напротив, нельзя было сказать, что они находятся между валунами. Из этого следует, что деревья были более самостоятельной частью пейзажа. Деревья были даже главнее воздуха – опять же, легко проверить: воздух находился между деревьями, а не деревья находились между воздухом, между воздухами или в воздухе. То есть, во-вторых, значит, колдовство заключалось главным образом в деревьях. Деревья были в основном хвойные, но встречались и лиственные, листья с которых уже облетели, и вся цветовая гамма была серо-буро-зеленая. Но не только гаммой выделялись эти деревья. Много было деревьев кривых, сухих, дуплистых, узловатых или, наоборот, прямых, как гардина, или торчащих вверх, как зонтик, или раскидистых и высокобонитетных. Сумрачен и довольно темен был этот лес. Не попадались нам солнечные стройные боры или березовые прозрачные рощи, все словно в дымке. Как будто рисовал этот лес не Шишкин, а Дюрер с техникой Брейгеля. Вот какой это был лес. В-третьих, корни. Корни торчали из-под земли везде, колеса пересчитывали их, и можно было подумать, если закрыть глаза, что не по лесной дороге ты едешь, а снова в поезде по железной дороге, только очень тряской. В-четвертых, грибы. Они росли повсюду, несмотря на то что был уже ноябрь. Они росли даже из валунов (см. «во-первых») и на деревьях (см. «во-вторых»), на деревьях больше. В-пятых, геологический ландшафт. Местность вокруг была необычайно холмистая, приходилось то натужно взбираться вверх, то притормаживать, чтобы не ускоряться по пути вниз. Сколько ни ездил, такой дороги не видал, воскликнул водитель, даже в горах! Дополнение к пункту про грибы: очень много было мухоморов и разных поганок, не исключено, что и бледных. Ну и, в-шестых, встречались и таинственные рукотворные объекты, такие, как домики на курьих ножках для хранения припасов, потемневшие от времени пни, в углублениях которых что-то поблескивало, какие-то сети, натянутые между деревьями, шалаши из хвороста и так далее. Все говорило о том, что лес обитаем. Эти места кто-то очевидно регулярно посещал, мы видели следы людского присутствия, но самих людей не видели (не считая, естественно, нас самих). Может, оно и к лучшему. Нет, магия не вернулась.
Пока мы ехали по этому лесу, закономерно постепенно стало темнеть. Никакого заката или сумерек, просто света становилось все меньше и меньше. Как будто стало заканчиваться в мире вещество света и приходить на его место вещество тьмы.
Как дальше ехать, куда дальше ехать, я не знаю, сказал водитель. Но ехать, наверно, надо? Он смотрел на меня вопросительно. Как-то оказалось, что в этой экспедиции я стал командиром – не из-за особых лидерских качеств, просто все остальные были еще менее пригодными. Водитель привык всем повиноваться, куда скажут, туда и едет, иностранец был для фона, как инвалид, а Галю никто всерьез не рассматривал, потому что она женщина. Кроме того, у меня была полицейская форма, придававшая мне солидности. Ну, давай проедем еще немного, а потом и привал, сказал я. Так-то еще не поздно, просто темнеет рано. Ноябрь самый темный месяц в году, снега еще нет, а дни короткие. В том-то и дело, сказал водитель. В том-то и дело. У нас так же.
И мы ехали дальше во все истончающемся свете, пока не увидели впереди огонек. Это был свет фонарика, а фонарик был в руках у человека с рюкзаком и гитарой, по всем признакам – геолога. Наконец-то! Ура! – закричал геолог. Наконец-то люди! Что случилось, спросил водитель, заглушив двигатель. Я отстал от партии, поспешно стал объяснять геолог, мне нужно выбраться к какому-нибудь жилью. Возьмите меня к себе в машину. Куда мы тебя возьмем, у нас места нету, хмуро сказал водитель. Одному вон уже отказали. Он пьяный был, поэтому и отказали, сказала Галя. А этот вроде не очень пьяный. Иностранец допил свое пиво и громко рыгнул. Я не пьяный! – закричал геолог. Может, подвинетесь? Он совал свою голову в окошко мимо Гали, чтобы посмотреть вовнутрь, Галя отбивалась, но безуспешно. Увидев на заднем сиденье меня в полицейской форме и иностранца в мундире, он сразу сказал: вот у меня и документы есть. Да мы сейчас и не едем никуда, сами не знаем, как до цивилизации доехать, сказал я. Думаем здесь заночевать. Зачем здесь! – закричал геолог. Зачем здесь. Я видел, там избушка стоит. Далеко, спросил водитель. Да, может, кил'oметра полтора. А сам что ночевать там не стал? Дак я пошел искать, может, кто до Шали подвезет. Слышь, Рауф, сказал я, тоже в Шалю едет. Может, подвезем его? Да сказано же, мест нет, закричал водитель. Да вон там еще место. Нет, там нет. Там дух моего покойного брата едет. Туда только багаж ставить можно, живой жопе садиться нельзя. Все ошеломленно замолчали. Всеобщую неловкость растворила Галя. Как вы находите мою прическу, спросила она у геолога. Ничего прическа, интересная, ответил геолог. Вот и я так думаю, сказала Галя. Давайте до этого жилья доедем, переночуем, а утро вечера мудренее, предложил я. Вы пешком идите, дорогу показывайте, а мы за вами.
Уже в полной темноте доехали мы до дома. Уже совы вокруг дружно кричали свое «Ху-уй! Ху-уй!», а кривые деревья казались ловушками для душ, в том числе души покойного брата водителя, помилуй его Аллах. Темная изба была не освещена, но обладала признаками обитания: из сарая доносились звуки различных животных, как то: хрюканье свиней, мычанье коров, блеянье овец или коз и так далее. Дверь была не заперта, оттуда доносился запах самогона и квашеной капусты, внутри было тепло. С крыши прямо нам под ноги прыгнул огромный котище с явным намерением подраться, исцарапать нам лица, перекусить наши хрупкие шеи и выпить кровь, но вдруг передумал и стал тереться о мою ногу. Галя потянулась погладить его; Не гладь, вдруг жутким голосом закричал водитель, и я был с ним согласен. Кот испугался и убежал в избу, мы пошли за ним. Есть кто дома, крикнул геолог. Никто ему не отвечал.
Я повесил свою форму в сенях сушиться. Мы все прошли в главную комнату и сели за стол. Света из уважения к отсутствующим хозяевам зажигать не стали, обходились фонариком геолога и мобильными телефонами, которые все равно ни на что были не годны: сети все еще не было. Я бы не стал сейчас тратить энергию на своем телефоне, тихонько сказал я Гале. Телефоны разрядятся, а сеть еще вернется. Она понимающе кивнула и телефон выключила. Иностранец читал с телефона какую-то книгу на зарубежном языке, а водитель играл в нарды.
На улице поднялся ветер, захлопали ставни, закудахтали куры. Сразу стало как-то тревожно. С подветренной стороны, как бы желая успокоить нас, наоборот, поднялась полная луна, но нам от этого стало еще тревожнее. Не успокоила ты нас, полная луна! Кривые деревья шатались и скрипели, ветер завывал и свистел между ветвями. Как-то там наш полицейский, сказал я. Не умер бы он от холода и голода. Все промолчали, зато в ответ мне издалека свистнул тепловозный гудок и прогрохотал стук колес.
Ну что, давайте ужинать, у кого что есть, сказал я. Мое пиво все выпили еще в машине, у водителя оказалась еще пара бутербродов и более ничего, у Гали из съестного была только жвачка и сигареты, у геолога, который стремился нам понравиться, был зато батон, пакетик майонеза, банка «завтрака туриста» и бутылка «Столичной». Иностранец, видя, что все достают еду, вынул из рюкзака сувенирную баночку черной икры. Тем и поужинали. Бутылку водки передавали друг другу. Стало совсем тепло, все разомлели. А не спеть ли нам, ребята, вдруг сказал геолог и достал гитару. И мы спели, вернее, пел в основном геолог, а мы подпевали. Спели «Милая моя, солнышко лесное», спели «Ой-йо», спели «Изгиб гитары желтой», спели про Фанские горы, спели «Лыжи у печки стоят», спели про три минуты тишины, спели «Голуби летят над нашей зоной». Эх, а ведь тут столько зон кругом, то и дело беглые зэка встречаются, сказал геолог. Всем тут же стало страшно, потому что вокруг беглые зэка, а дверь не закрыта. Ну ладно, давайте я вам спою песню про человека с душой паровоза, сказал геолог и спел песню. Вот ее примерный текст, в строчку, конечно, чтоб занимать меньше места:
В духовке печется жаркое, в буфете звякает медь. В кузницу входят трое, им лучше в глаза не смотреть. Говорят: заклепай нам тачку, в ней много следов от пуль. А еще укрепи в придачу и отделай нам хромом руль. Кузнец все сделал как надо, получил за труд гонорар, и на эти деньги он приобрел пару колесных пар.
Среди пустырей и помоек гнется к земле ковыль. В кузницу входят двое, третий глотает пыль. Говорят: дед, сваргань нам латы, а лучше бронежилет. Там крутые, сука, ребята, а защиты для тела нет. Два дня он делал им форму, опять гонорар получил и фитинговую платформу и контейнер себе купил.
Режет мясник корову, лечит хирург больных. В кузницу входит снова один из тех, из троих. Я, говорит, не трушу, трусить напрасный труд. Закуй мне в железо душу, душу они не возьмут. Когда я выйду наружу, обратно уже не вернусь. Оставлю тебе все оружие, так что и ты не трусь. Ладно, придется помучиться, затылок кузнец скребет, не знаю, что тут получится, только оружье вперед. Три дня кузнец делал дело, работал три дня на износ. Когда все закончилось, пыль осела, в кузне стоял паровоз. Ворота открылись, свистнул гудок, поезд умчался на север, и больше не видел никто душу того пацана.
Конец ознакомительного фрагмента.