Пять баксов для доктора Брауна
Шрифт:
– Роза! – позвал он, не прекращая своего занятия.
Вошла пухленькая девушка.
– Да, мистер Саммерс?
– Принесите трость.
Локти отца судорожно дергались. Джейк обвел глазами комнату. Высокий диван. Кадка с какой-то зеленой дрянью рядом. Большой кирпичный камин, отделанный темным дубом. С портрета над камином с выражением самоводольной брезгливости сиял крупным, чистым подбородком мистер Э. Комсток. По бокам отбрасывали круглые тени свечи в деревянных двойных канделябрах. На каминной полке ничего, кроме мерно тикающих часов в корпусе темного дерева. Джейк отвернулся и стал смотреть в другую сторону. У стены перед окном – журнальный стол с лампой, возле которого
Не далее, как две недели назад сын пресвитера вышел с утра на улицу со стопкой душеспасительных чтений. Удачно успел отскочить за угол, избежав, таким образом, неприятной встречи с братьями Альфом и Генри Лароз, отправил брошюры в канаву перед тем, как свернуть на Церковную улицу, довольно метко вернул встречному мальчишке брошенный в спину огрызок, и приготовился приятно провести день, шатаясь по городу. Как вдруг был схвачен за ухо яростной рукой отца, как раз возвращавшегося от из страхового общества, и решившего в ясный денек пройтись пешком. В таком виде, под свист и насмешливые комментарии в спину, был доведен до экипажа, препровожден домой, примерно наказан, – не в кабинете у отца, как обычно, а перед всей семьей, – и до сегодняшнего дня находился под домашним арестом: с утра и перед обедом – молитва в гостиной, под бдительным оком отца; вечером – собрание общины, где большую часть времени приходилось стоять на коленях, склонив голову, под гладко льющуюся молитву из уст матери, отца и еще двоих старших членов общины. Остальное время молодой человек проводил в дощатых стенах мастерской, сняв сюртук, закатав рукава рубашки и шаркая туда-сюда рубанком – «труд скорбный и искупающий».
Наверху хлопнула дверь кабинета. Послышались торопливые шаги горничной. Джейк выбрался из ненавистного сюртука. Небрежно бросил его на подлокотник дивана. Подошел к отцовскому креслу у камина. Мистер Саммерс по одной поджег книги, разворошив кочергой страницы, дождался, чтобы пламя как следует схватилось, и выпрямился, брезгливо отряхивая манжеты. Принял из рук служанки трость. Оглядел сына с головы до ног. Возвел очи горе.
– Матильда! – позвал он. – Матильда, иди сюда!
Вошла миссис Саммерс: крупная красивая женщина в глухом сером платье, с пышно уложенной пепельной прической. Остановилась рядом с мужем, скрестив руки на груди и выразительно глядя на сына блестящими темно-серыми глазами. Мать не говорила ни слова. Джейк взглянул ей в лицо и тут же уставился на восковые листья растения в кадке. Следом в комнату вбежала маленькая Эмми, которую мать тут же схватила за руку и сделала знак вести себя тихо. Чинно вошли старшие девочки, Дороти и София: постные лица, гладко убранные волосы, одинаковые клетчатые платья с оборками.
Семья была в сборе.
Саммерса-старшего побуждал к служению Святой дух и пылкое желание вразумлять и питать стадо Божье. Саммерс-младший руководствовался не менее пылким желанием по возможности реже быть вразумляемым кем бы то ни было. Отец, как и подобает рукоположенному служителю общины, использовал каждую возможность подтвердить свое призвание молитвой. Сын подумывал о том, что истинная вера вряд ли нуждается в таком количестве подтверждений. Пресвитер неукоснительно делал все, чтобы его собственную жизнь и жизнь членов его семьи не пятнали помыслы пустые и суетные. Его сын... да, собственно, мы отвлеклись.
– Боже мой, Джейк! – ахнула София. – Опять! Ну что это такое? Как тебе не стыдно?
Мать
– Джейк Саммерс, – сказала она своим красивым грудным голосом, – мы глубоко опечалены твоим поведением. Пусть же это наказание очистит твою душу от греховных мыслей и наставит на пусть истинный.
– И послужит всем нам уроком, – кивнул пресвитер.
Джейк на миг задержал взгляд на Эмми, стоявшей с распахнутыми глазами, повернулся, лег животом на подлокотник кресла. Зажмурился. Тонкая, гибкая трость, из тех, что держат в некоторых школах для убеждения нерадивых учеников, cвистнула, рассекая воздух и опустилась с тонким щелчком. Джейк стиснул зубы. Мать читала молитву. Старшие девочки бормотали вслед за ней.
– София, – позвал Джейк, не разжимая век и морщась, – давно хотел тебя спросить.
– Да, брат, – ясным, как у матери, голосом, отозвалась девушка.
– Скажи-ка, а где...
Пресвитер замахнулся снова.
– ...где в Библии написано...
Свист трости.
– ...«шпионь за братом своим»? Ай!
– Замолчи! – воскликнула сестра. – Это для твоего же блага!
– Для спасения души и к вящей славе Господней. Я помню, – едко отозвался юноша и быстро опять зажмурился.
Перед следующим ударом пресвитер размял пальцы.
– Мы будем молиться за тебя, брат, – добавила Дороти.
Джейк умолк. Не столько, правда, столько потому, что внял словам любящей сестры, сколько по другим, более осязаемым причинам. Вцепился в обивку кресла, еще ниже опустив голову, и еще сильнее стиснув челюсти. Трость поднималась и опускалась. Поднималась и опускалась. Поднималась и опускалась.
Наконец, отец устал.
– Завтра, – произнес он, свистя носом и раздувая бакенбарды, – ты пойдешь раздавать брошюры вместе с сестрами. София, не спускай с него глаз!
– Да, отец.
Добравшись, наконец, до своей комнаты, юноша тщательно запер дверь.
Комната была небольшой, добротной, с тяжелыми потолочными балками, с светлым дощатым полом и двумя просторными окнами, занавешенными белым муслином. На застланном кружевной салфеткой комоде, занимавшим пространство между окнами, стояло квадратное зеркало на высокой подставке. Под подставкой жалась к стене тощая стопка книг Священного Писания и стояла лампа. На край комода небрежно брошена маленькая Библия. Простая дубовая кровать с квадратной спинкой аккуратно застлана. У окна перед ней ютился небольшой письменный стол, на котором только и было, что четыре потрепанных школьных учебника, аккуратно составленные вместе, да чернильница с торчащим сухим острием вверх пером.
Джейк постоял чуть-чуть, вслушиваясь в звуки снизу, кинулся на кровать. Зарылся лицом в прохладную подушку. В дверь постучали. Он подскочил, как ужаленный, наспех вытер щеки и кинулся открывать. Вошла Роза с подносом.
– Мастер Джейк, вы так и не поужинали. Выпейте хотя бы чаю.
– Спасибо, – пробормотал он, стараясь, чтобы лицо было в тени.
– Ну можно ли так себя вести, – покачала головой служанка, – вы ведь уже взрослый!
– Да, – пробормотал он себе под нос, словно отвечая не ей, а кому-то другому. – Точно. Уже взрослый.
Девушка с подозрением посмотрела на него.
– Хм, ну не знаю, – произнесла она, – помогите лучше уложить малышку. Сами знаете, сколько с ней возни. Когда покушаете, понятно.
Джейк наскоро сжевал невкусный овсяный пудинг, почти не жуя, проглотил яйцо, выпил чашку остывшего молока и пошел в детскую. С подушки радостно поднялась светловолосая трепаная голова сестренки, и снова улеглась между двух бархатных жирафов (почти все, что осталось от когда-то полученного братом на Рождество Ноева Ковчега).