Пять дней и утро следующего
Шрифт:
Инспектор попробовал пошевелиться — не смог.
— Как чувствовал: что-то должно случиться. Не нравились они мне… Вино, тряпки. Правда, музыку любят, интересуются. — Ему все же удалось потеснить Антона. — Держатся замкнуто, особенно не подпускают. Называют себя «компанией».
— Много их?
— Человек одиннадцать. Мозг у них не Момот и не Верховский, хотя он и старше всех. Бабичев Женька… Момот Славка — это исполнитель. И опять же свой юрист — Верховский.
— Почему он справляет рождение не у себя? — спросила ККК.
— Площадь
— Покажете их? — спросил Денисов.
— Не знаю. Вас трое все-таки…
— Один. — Кира погасила сигарету. — Вот он, Денисов.
— Одному можно, — согласился инспектор. — Пальто оставим у моих знакомых. — Он немного отогрелся, несколько раз осторожно хлюпнул носом.
— А как войти? — спросила Колыхалова.
— На дни рождения, праздники приходят без приглашений. Так принято!
Через двор шли в таком порядке: Борис, Денисов, Кира.
Денисов обратил внимание: двор большой, с выходом на Профсоюзную и Нахимовский проспект. В центре скамейки, столы. Дорожки аккуратно расчищены после снегопада.
— Мы не растеряем друзей, когда они начнут расходиться? — От ККК не ускользнула сложная география двора.
— Позвоните, чтобы ваши подъезжали к двадцати трем. Парней здесь будет много. — Борис показал на крыльцо: — Нам сюда.
Темный подъезд обдал стойким запахом апельсинов.
— Магазин «Овощи-фрукты». Овощехранилище как раз под нами, — пояснил Борис.
На лестнице гремел магнитофон, разнося тяжелый рок на любителей. Пока они поднимались, рок сменил голос певца.
— Маккартни, — шепнула Денисову Колыхалова. — Моя любовь…
На третьем этаже дверь оказалась открытой. Свет на площадке не горел.
— Сюда. — Борис шагнул в квартиру.
В прихожей было тоже полутемно. Инспектор закрыл дверь, щелкнул выключателем.
— Раздевайся, зеркало там. — Он кивнул Денисову в узкий коридорчик.
Из комнаты вышел парень в свитере. Увидев Бориса, приветственно махнул рукой.
— Алексей, — представил его инспектор сто двадцатого.
Они пошептались. Алексей снял с вешалки пиджак.
— Он проводит. — Борис хлопнул Алексея по плечу, обернулся к Денисову: — Мы с капитаном Колыхаловой будем ждать здесь.
— Пошли? — Алексей открыл дверь.
Лестничный колодец был опять наполнен громом бит-музыки. Скользнул лифт, остановился выше этажом, кто-то помешкал, затем дважды металлически щелкнула дверца. Алексей предпочел подняться пешком, Денисов не вмешивался. На неосвещенных лестничных площадках, у окон, стояли и сидели. Алексей с кем-то поздоровался, ему ответили. Пустая бутылка, которую Денисов задел, завертелась со скрежетом.
— А-а-а-а-а-а! — где-то выше отчаянно закричал певец, воздух вокруг задрожал.
— «Панасоник», — шепнул Алексей. — Отличная машина.
Обитая коленкором дверь оказалась открытой. Они вошли.
В полутьме квартиры двигались танцующие — длинноволосые, молчаливые. Из установленных по углам динамиков доносились оглушающие удары музыкальных авангардистов. Стараясь никого не задеть, Алексей и Денисов прошли в темноту комнаты. Алексея знали все. Никто не обратил на них внимания.
Во второй комнате на кушетке против двери молча полусидели, полулежали трое гостей. Дверь на балкон была открыта, морозный воздух стекал на паркет. Что-то напряженное почудилось Денисову в этом молчании по соседству с бешеным гулким стереозвуком, наполняющим квартиру.
В углу, за балконной дверью, выстроилась батарея пустых бутылок. Сбоку, у кушетки, спала собака.
Танцевали под песню «Мани, мани, мани», которую исполнял шведский квартет «АББА».
— …Потрясающая мелодия. Правда? — вполголоса сказал Алексей.
Им дали место на кушетке. Рядом с Денисовым оказалась девушка. Он почувствовал запах розового болгарского масла, ощутил хрупкость плеча. Девушка шепталась с худощавым юношей, полусидевшим по другую сторону ее. Денисов пригляделся. У обоих было развито чувство уюта. Денисов сразу определял людей, которым оно было присуще, потому что в его семье, сколько он помнил, телу давался только необходимый прожиточный минимум — раскладушка, матрац, подушка.
— Мечтаю о «Грюндиге», — прошептала соседка Денисова своему партнеру.
Тот отнесся с пониманием. Несколько минут они серьезно обсуждали высказанную мысль. Потом юноша спросил:
— А как же «Весна-стерео»?
— Сдам в комиссионный!
— Возьмут?
— Конечно. Отлично пашет, поставлены японские головки.
— Горяиновы довольны «Юпитером»?
— Ольга на седьмом небе.
Ансамбль «АББА» сменил Элтон Джонн, потом «Квин». Кто-то прибавил громкости. Чистый звук бился о стены как кровь в висках.
«Отлично пашет…», «Клево!» — повторяли вокруг на все лады.
Рядом с магнитофоном, в углу, сидели на корточках несколько ребят. Денисов определил: на вид им лет по шестнадцати-семнадцати. Майки «адидас», нестриженые патлы, металлические побрякушки. Под ночником мальчик-лобастик в очках читал книжку.
Теперь Денисов смог разглядеть танцевавших в первой комнате. Неухоженные волосы, словно униформа одежда — батники, джинсы. И на девушках и на парнях. Танцуют небрежно, как будто нехотя. Скупой, точно выверенный жест… Всплеск, ожидание.
Мебели в первой комнате не было — только палас. На стене чеканка — вытянутые фигурки людей. Денисов видел такие в Риге, в Домском соборе, — уродливые в своем средневековом реализме. Ночник разливал красноватый дрожащий свет: имитация трепета камелька.
«Эти ребята весь день провели с Анкудиновой, — подумал Денисов. — Кто-то из них, безусловно, знает многое…»
— Вон Славка Момот, — прошептал Алексей.
Парень с глубоко посаженными глазами, с раздвоенным подбородком, в свитере, прокладывал себе дорогу среди танцующих. Тело его плавно вибрировало в такт музыке, а на правой брови — Денисов весь напрягся — что-то белело.