Пять дней из жизни черепахи

Лев Феликс Григорьевич

Над верхним камнем показалось бревно — приплыло сюда по реке. И вот уже водопад подхватил его, словно щепку закружил, поставил торчком, швырнул вниз, в самое бучило. Больше его не увидеть, может, и правда, одни щепки остались?..

А всё же сёмга умеет не только плыть против течения, но и взбираться на падуны. Ей ведь надо дойти до тех мест, где она родилась, и метать там икру. Для чего именно там? Почему не выберет отмель удобнее, ближе к морю? Но об этом, наверно, знает только она сама. Знает — потому так и делает: остановится на глубине, перед камнем, соберётся с силами — и пошла. А пошла — значит, изогнулась пружиной, ударила хвостом по воде и подпрыгнула метра на полтора в вышину, может, больше.

И вот уже отдыхает наверху, копит силы перед новым прыжком.

О

том, как сёмга взбирается на каменные пороги и падуны, мне рассказывал знакомый рыбовод.

Рыбовод живёт в жёлтой, словно капля смолы, избушке возле самого падуна Он изучает повадки рыб. Он и сейчас уже знает о рыбах так много!

Он берёт в руки длинную палку с прочной капроновой сетью-мешком на конце. Эта сеть называется сак — вроде очень большого сачка для бабочек. Рыбовод прыгает с берега на широкий плоский камень, который торчит из воды, и опускает сак в реку. Палка уходит всё глубже, потому что там яма в реке. Любит сёмга в укромных местах отдыхать, хорониться в ямах. А рыбоводу это известно. Он для того и опустил в яму сак, чтобы поймать сёмгу.

Семга огромная — хвост торчит из мешка и не хочет в нём помещаться. Ей страшно! Она смотрит сквозь сетку круглыми пуговичными глазами. Для чего её вынули из реки?.. И внезапно прыгает в воду, обратно, да сак не пускает...

— Нет, голубушка, уходить ещё рано, — говорит рыбовод, расставляя ноги пошире, чтобы прочнее стоять на камне. Он ещё крепче сжимает палку в руках: если бы сёмга застала человека врасплох, она бы могла его утащить.

Рыбовод достаёт из кармана пластмассовую пластинку с надписью — метку, ловко прицепляет её к плавнику на спине.

— Вот теперь можешь плыть!

И сёмга с размаху плюхается в воду — словно длинная искра мелькает в воздухе.

По пути в избушку рыбовод рассказал мне, что недавно он поймал сёмгу с иностранной меткой. Эта рыба к нам приплыла из Норвегии. А дорога оттуда не близкая — две тысячи километров с лишком...

Ещё он сказал, что заметил у берега пестрятку — это значит, из прошлогодней икры уже появились мальки сёмги. И успели уже подрасти, покинуть укрытия на дне, где спасались от хищных врагов. Теперь будут плавать по всей реке, набираться сил.

3.

Да, сперва её звали Пестряткой, и она в самом деле была такой праздничной, пёстрой, нарядной, словно принаряди лась специально для первого выхода в реку: бока золотистые с поперечными полосами, плавнички желтовато-оранжевые, и повсюду, даже на хвосте, разбросаны красные пятнышки, как фонарики, которые горят и не гаснут. Впрочем, учёные люди сказали бы, что Пестрятка не зря выбрала именно этот наряд: на дне реки, где она проживала, находились целые

россыпи пёстро раскрашенных больших и малых камней, и такая окраска позволяла мальху в считанные секунды становиться незаметным, прятаться среди них. Но Пестрятка, конечно, не знала про то, что думали про неё люди, и, наверно, обиделась бы, узнав: в самом деле, разве стоит стараться лишь для того, чтобы стать похожей на неподвижные камни?! Скорее уж не она похожа на них, а они на неё!

Она была молода, и так ей хотелось похвастаться своей красотой, нарядом!

Пестрятка заметила невдалеке гольца — рыбку, хотя и взрослую, но небольшую, пугливую, неприятно скользкую. Но так как поблизости никого больше не было, то она подплыла к юльцу:

— Скажите, пожалуйста, вы давно живёте в нашей реке? Ну, а как вы находите мой наряд?.. — И она завиляла хвостом, словно шлейфом, отчего «фонарики» засияли на нём ещё ярче.

Пестрятка хотела рассказать ещё многое: и о том, что она. и дальше будет расти, хорошеть, и что сменит, наверно, и этот наряд, разумеется, на ещё лучший, но голец, ничего не ответив, юркнул под камень: он-то знал, что стоит Пестрятке ещё подрасти, и она станет безжалостно догонять таких же, как он, беззащитных рыбёшек. Таков уж закон их жизни: одни рыбы поедают других, большие и сильные — мелких. Ничего не поделаешь — приходится быть осторожным и даже пугливым...

А Пестрятка сначала обиделась на гольца: «Ох, какой невоспитанный!» Потом рассердилась- «Да он

просто нахал! Надо его наказать для примера!» Но так как того и след простыл (в воде, как известно, следы простывают куда быстрей, чем на суше), то, долго о нём не раздумывая, Пестрятка обратила взор на другое' вверху, на границе воды и воздуха там, где водяная крыша сверкала, словно зеркало, вдруг появилось несколько крошечных существ — без плавников, зато с длинными лапками и хвостами-ниточками. Они дёргали лапками и скользили по крыше воды, едва прогибая тончайшую плёнку, но не проваливаясь. Пестрятка не сводила с них глаз и тоже поднялась вверх, поближе к странным уродцам. Они почему-то пустились от неё наутёк, Пестрятка решила, что её приглашают в игру, погналась за одним из них и — хоп! — сама не заметила, как тот очутился у неё во рту; рыбам ведь больше нечем хватать или просто «салить» в игре, и многое из того, что мы привыкли делать руками, им приходится делать только ртом. А уж когда личинка водяного насекомого (ими и были «уродцы») очутилась во рту, Пестрятка не смогла удержаться, чтобы не проглотить её. Затем она стала специально гоняться за оставшимися личинками и хватать их. Это было так интересно и так вкусно! Особенно если удавалось схватить сразу несколько штук. Пестрятка лишь удивлялась, почему она раньше не замечала их и не ела. Наверно, эти чудесные существа были созданы именно для того, чтобы служить кормом, — нежные, сочные, заманчиво-живые, не прекращавшие дрыгать лапками даже у неё во рту.

Когда охотничий азарт поубавился, а брюшко ее раздулось от пищи, Пестрятка заметила невдалеке, слева и справа от себя, стайку таких же, как она, пёстрых сёмужек. Они тоже охотились за личинками и тоже успешно. Личинок оставалось уже немного, последние судорожно улепётывали к берегу. Впрочем, за ними больше никто не гнался, достаточно... И Пестрятка присоединилась к стайке своих же сестёр и братьев, вместе с ними направилась к подводной отмели, усеянной весёлыми разноцветными камешками. Там все они нежились в лучах летнего солнца, прогревавших эту отмель насквозь, пропускали сквозь жабры прохладную водичку и в блаженстве оттопыривали толстые губы. Но когда из-под ближнего камня показался какой-то неосмотрительный червячок, Пестрятка мигом и его схватила: она уже поняла, что чем больше ешь, тем приятнее жить на свете. К тому же она как чувствовала, что вслед за сытными днями бывает голод, бескормица, и поэтому, когда есть возможность, надо всегда наедаться впрок.

Лето она проплавала в той же стайке, вместе с другими пестрятками. Вместе жить веселее и надёжнее. Кто-то один заметит добычу—достанется всем. Кто то заметит опасность — все немедленно бросятся врассыпную, попрячутся. Но затем непременно соберутся опять. Закон рыбьей стаи гласит: хочешь быть цел и хочешь быть сыт — делай то, что и все. Со стороны может показаться, будто кто-то невидимый крепко держит концы невидимых ниточек и с их помощью управляет рыбами: одна повернётся к берегу — все за ней повернутся; одна нырнёт в глубину — все нырнут... Ведь если надо бежать от врага или преследовать добычу — тут раздумывать некогда. Таков закон стаи, и Пестрятка не хуже других научилась повиноваться ему.

В стае Пестрятка нашла и компанию по душе. Это были самые крупные драчливые рыбки. К тому же им нравилось верховодить, быть у всех на виду. А при случае и покуражиться вместе над каким-нибудь несмышлёным мальком. Компания с шумом принималась носиться по неглубокой бухточке, распугивая всех на пути. Затем окружала несчастную жертву — обычно это была совсем ещё неопытная рыбёшка, губошлёп, как её называли, — и тут начиналась потеха. Кто-нибудь первым, будто невзначай, пихал губошлёпа в бок и тотчас заносчиво спрашивал: чего тот толкается? Губошлёп принимался доказывать, что и в мыслях-то не имел подобной дерзости. Тогда кто-то другой выговаривал ему за нахальный обман и в свою очередь проплывал от него так близко, что губошлёп шарахался в сторону. А там уж его поджидал третий, давая «сдачи». Бедный малёк не знал, куда деваться, а те только пуще расходились. Наконец, натешившись, компания отпускала рыбёшку, и она стремглав мчалась прочь. А кое-кто из шутников делал вид, будто собирается её преследовать.