Пять дней
Шрифт:
— Пойдемте! Пойдемте, Федя, — мягко сказала она и взяла его за руку. — Пойдемте, не будем смотреть…
Когда вернулись с кладбища, Силантьев на некоторое время потерял Яковенко из виду. В штабе было много дел, — от Чураева поступил приказ немедленно двинуться вперед и продолжать преследование. Кроме того, надо было собирать пленных и группами отправлять в тыл.
И вдруг к Силантьеву прибежал Терентьев, испуганный и растерянный, каким его никогда никто не видал.
— Товарищ замполит, идите скорее! Там Яковенко…
— Что Яковенко?
—
Не спрашивая больше ни о чем, Силантьев выскочил на улицу и бросился вслед за Терентьевым. Они свернули за угол, пробежали между трофейными грузовиками, и тут Силантьев увидел несколько отчаянно мечущихся пленных солдат. Они бегали по снегу босые, а Яковенко, размахивая автоматом и не давая никому к себе подступить, даже своим, заставлял остальных солдат разуваться и сапоги их с маху закидывал в колодец на перекрестке.
— Заведите разутых в хаты! Немедленно выдайте им обувь из захваченных трофеев! Склад вон в той церкви, — быстро сказал Силантьев, а сам бросился к Федору и сильным неожиданным ударом свалил его на землю.
Яковенко упал, выронив из рук автомат, и, рыдая, пополз по снегу.
— Прекрати! — закричал Силантьев. — Прекрати сейчас же, слышишь!… Встань! Встань! Я приказываю!…
Федор послушно встал, поднял автомат и, сгорбившись, пошел вдоль деревни. Силантьев не стал его удерживать. Проводив его взглядом, он подозвал к себе Терентьева, который уже успел развести пленных по хатам и теперь направлялся к церкви.
— Сколько человек он успел разуть?
— Восемнадцать, товарищ замполит. Сдурел парень совсем. Разума лишился. Чуть меня самого не пристрелил, когда я вмешаться хотел…
Силантьев вздохнул:
— Вот что, Терентьев, ты последи за ним. Пусть он будет в деле, но возле тебя. А то погибнет ни за грош… — Он помолчал и добавил: — А когда пленных опять обуешь, доложи.
— Слушаю! — сказал Терентьев и, прихватив двух бойцов, побежал к складу.
Через час полк Дзюбы уже двигался на юг, в ту сторону, откуда все слышнее доносился шум боя…
4
Вражеская группировка распадалась. Штабы Коробова и Рыкачева насчитали уже больше пятнадцати тысяч пленных. Однако между ними не было еще тех генералов, которых видел Силантьев. Где они? В окружении, среди оставшихся частей, или вывезены каким-нибудь прорвавшимся транспортным самолетом? По показаниям пленных, в окружение попали 5-я и 6-я пехотные дивизии румын, два полка 15-й пехотной дивизии и отдельные части 13-й дивизии.
Вся ночь и весь день прошли в боях, в которых с каждым часом терялись последние надежды румын прорвать окружение. Полк Дзюбы буквально с ходу вступил в бой. Однако на этот раз бой продолжался не больше часа. Стремительный, дружный напор — и войска противника в беспорядке отступили. Удачи последних дней, на удивление, переродили всех в полку — от командира до последнего солдата. Великое дело — победа. Малодушных она превращает в храбрых, а храбрым придает спокойствие и уверенность.
Дзюба
— И как они тут сидели, — сердился Дзюба, — ведь просто не продохнуть. Откройте дверь, пусть хоть выветрится немного.
Под вечеров блиндаж вдруг ворвался Терентьев.
— Товарищ командир полка, — закричал он возбужденно, — парламентеры идут!
— К нам? — удивился Дзюба.
— К нам! Два человека!
Дзюба осанисто расправил плечи.
— Веди их сюда! Да завяжите им глаза, как они Силантьеву завязывали… Потуже!
Как раз в это время в блиндаж вошел Силантьев. Пуля оцарапала ему голову, и белая марлевая шапка была надвинута до бровей, как шлем.
Дзюба взглянул на повязку и поднялся ему навстречу, уступая скамейку.
— Вот еще незадача… Что с тобой, Силантьев? Сильно?
— Нет, — махнул рукой Силантьев. — Так, царапина… Потерял немного крови…
— Выпей-ка трофейного коньячку.
— Что ж, можно.
Дзюба налил полстакана коньяку и разрезал лимон.
— Садись рядом, здесь у стола! Сейчас будем принимать парламентеров… Ты теперь специалист. Знаешь, как с ними разговаривать.
— Ладно. Смейся, — сказал Силантьев, закусывая коньяк лимоном. — А впрочем, поговорим. Занятно…
Ступени блиндажа заскрипели. Дверь распахнулась. Первым на пороге показался взволнованный и потный Терентьев, за ним — Яковенко. Они встали по бокам лестницы, пропустив мимо себя двух румынских офицеров с завязанными глазами. Офицеры, осторожно ступая, как бы боясь провалиться в яму, вышли на середину блиндажа.
Силантьев уступил место за столом Дзюбе, а сам отошел в угол и стал оттуда с любопытством рассматривать парламентеров, один из которых показался ему что-то очень знакомым.
— Сними повязки, — кивнул Дзюба Терентьеву.
Терентьев мгновенно сдернул обе повязки, и парламентеры невольно зажмурили глаза от яркого электрического света. В худощавом человеке с черной щетиной волос на щеках Силантьев мгновенно узнал своего старого знакомого — капитана. Другой парламентер был ему неизвестен. Немолодой подполковник, приземистый и широколицый, в кожаном пальто на меху — он выглядел очень растерянным, хотя, видимо, изо всех сил старался сохранить достоинство.
— Парламентеры? — спросил Дзюба, внимательно рассматривая офицеров.
— Парламентеры, — ответил капитан, выступая вперед. В это мгновение он встретился взглядом с Силантьевым, узнал его и сразу как-то сник.
Дзюба насмешливо прищурил глаза:
— Сдаваться пришли?
Капитан помедлил, еще раз бросил испытующий взгляд на Силантьева, пытаясь угадать, не будет ли этот человек, которого он так дурно принял, теперь мстить ему, а затем приложил руку к шапке.
— С кем мы говорим, господин… господин майор?
— Я командир одной из частей, которые вас окружили.