Пять из шести
Шрифт:
— Привет! Я так и знала, что найду тебя здесь.
Нарочито бодрый голос моей подруги говорил о смятении её души, что давало мне, от смятения только что избавившемуся, некоторое преимущество.
— Здравствуй, Катя, рад тебя видеть! — моя искренняя улыбка понеслась навстречу вымученной улыбке Катерины.
На лице подруги высветилось разочарование, которое она тут же не преминула озвучить:
— Я ищу его по всему санаторию, думаю, переживает, наверное, бедненький, а он сидит свежий, как огурчик с грядки, и лыбится!
Понятное дело, ей хотелось обнаружить меня в раздраенных чувствах, чтобы потом утешить, реализовав, таким образом, материнский инстинкт. Придётся ей подыграть.
— Так я и переживаю, Катя, можешь не сомневаться. А улыбка, это так, защитная маска.
Катерина с сомнением покачала головой:
— Что-то не похоже…
Не прокатило. Артист из меня, видимо, никудышный. Будем говорить правду.
— Если я сейчас и соврал, то наполовину. С утра действительно было очень паршиво. Потому сюда и забился. Но есть такое специальное упражнение для избавления от негатива. Результат перед тобой.
Вот теперь, похоже, поверила. По крайней мере, сомнения на лице поубавилось.
— Научишь меня этому?
— От негатива избавляться? Научу. Но только после того, как объяснишь, зачем я тебе понадобился?
Растерялась Катерина. Такого вопроса она явно не ожидала. Интересно, сразу начнёт врать, или поюлит для приличия? Перед тем, как ответить, пытается изобразить недоумение вкупе с лёгкой стыдливостью:
— Я думала, ты сам догадался…
Значит, решила поюлить… Таким путём мы будем добираться до истины очень долго, если доберёмся вообще. А если попробовать ломануть напролом?
— Обидеть хочешь?
— Чем?! — Удивление вполне искреннее. Уже хорошо.
— Тем, что пытаешься свести наши отношения к банальному курортному роману.
— А тебе, значит, это кажется недостаточным? — В голос вернулась уверенность. Возмущение выглядит вполне натуральным. Сейчас попробует сразить наповал. — Не много ли ты о себе возомнил?
Уверена, что попала. Глядит торжествующе. Мимо, прелесть моя, мимо. Добавляю в голос сухости.
— Вот тут ты права. Мню я о себе, в плане женского ко мне внимания, не много. Ни разу не был в роли героя-любовника, и неоднократно в роли жилетки, в которую можно поплакаться. Так что давай, выкладывай, что у тебя приключилось?
Задумалась наша Катя. Похоже, попал я в точку. Ну, давай, колись, не тяни. Пододвинулась поближе, взяла мою руку в свои ладошки и заговорила, не глядя в глаза:
— Ладно, коли ты такой проницательный, слушай исповедь бывшей стриптизёрши…
Сделала паузу. Собирается с мыслями или ждёт реакции? Я молчу, креплюсь.
— Тебя мама как называла?
Зачем это ей? Кажется, догадываюсь: имя Аристарх звучит слишком официально. Ну, лови.
— Мама звала меня Аристаша.
— Как? — Катерина чуть не поперхнулась. — Нет, это ещё хуже. То есть, я не то хотела сказать. Извини. Как тебя звали или зовут друзья?
Другое дело. С этого надо было начинать.
— Старх.
— Старх? А что, мне нравится, можно я тоже буду тебя так называть?
— Сделай одолжение, — любезным тоном ответил я, а про себя добавил: «Временно. Какими мы будем друзьями, зависит от того, что ты расскажешь».
— В стриптизёрши, Старх, я попала прямо из художественной гимнастики. Когда поняла, что чемпионки из меня не выйдет, а красиво жить хочется, ушла из большого спорта, сменив обруч на пилон. Стесняться обнажать тело перед посторонними я перестала ещё будучи гимнасткой, способность к танцам была заложена во мне с детства, поэтому я довольно быстро стала звездой ночных клубов. Знаешь, что является основным достоинством стриптизёрши? Девственность. На девственницу идут смотреть с большей охотой. Ко мне была даже приставлена специальная охрана, чтобы, не дай бог, кто не покусился на моё сокровище. Конечно, всё это было временно. Впереди ожидало или удачное замужество или панель. Я не думала ни о том, ни о другом — я надеялась вовремя соскочить. Наивная дурочка! Мечтая о свободе, я пропустила пару очень выгодных браков и в итоге упустила шанс. Меня продали. За очень большие деньги и без моего, разумеется, ведома. Я же купилась на выгодный контракт: турне по лучшим клубам одной из азиатских стран, хотя и училась в то время на третьем курсе филфака. Но ведь филфак не юридический, и меня элементарно развели. Сама не поняв, как, я оказалась и в шелках и в долгах одновременно, превратившись в одночасье в привилегированную рабыню. Клетка, в которую меня заперли, была золотой и в прямом и в переносном смысле, но путь из неё был только один: в гарем к какому-нибудь шейху. И тут случилось чудо. Меня выкупили. Моим избавителем, а вскоре и мужем, стал выходец из русской эмигрантской семьи, обосновавшейся ещё в прошлом веке в Рагвае Сергей Сергеевич Вяземский. Незадолго до нашей встречи жена подарила Сергею дочку, а сама при родах умерла. Жизнь в далёкой латиноамериканской стране не стала для меня раем. Ни семья Сергея, ни, тем более, родственники его бывшей жены, меня не приняли. И если бы не любовь, которую мы питали друг к другу, эта жизнь вполне могла превратиться в ад. Шли годы, и мне стало казаться, что всё пришло в норму. Я старалась быть хорошей мачехой для дочери Сергея Люсии. Отдавала ей всю нерастраченную на Сергея любовь, иногда даже подворовывая от нашего с ним счастья. Своих детей у нас долго не было. Видимо, на моём здоровье сказались годы, проведённые в неволе. Постепенно окружающие свыклись с моим присутствием и перестали, хотя бы явно, выражать неприязнь. Но я так и осталась своей для Сергея и чужой для остальных его родственников. Потом случилось несчастье: Сергей погиб при очень странных обстоятельствах. А ещё через некоторое время я узнала, что беременна. Ребёнок, мальчик, родился переношенным, чуть позже девяти месяцев после смерти Сергея. Впоследствии это обстоятельство послужило причиной моих нынешних проблем. Но тогда я была очень счастлива тем, что родила Сергею наследника, пусть он про него так и не узнал. Именно тогда я, наверное, допустила роковую ошибку, перекинув всю любовь, ранее достававшуюся Сергею, на сына. Люсия продолжала получать столько же внимания, сколько и раньше, но этого было явно мало, и этим воспользовались. Многочисленные дядюшки и тётушки с обеих сторон стали настраивать девочку против меня. По завещанию, оставленному Сергеем, я являюсь наследницей половины принадлежавшего ему имущества и опекуном его дочери, которой принадлежит вторая половина. Опекунство моё заканчивается замужеством Люсии, которое не может произойти ранее достижения ею восемнадцатилетия. Родственники Люсии научили её сдерживать растущую неприязнь ко мне, чтобы я не почувствовала опасность раньше того момента, когда уже ничего нельзя будет исправить. В этом году дочери Сергея исполняется восемнадцать лет.
Катерина смолкла, погрузившись в какие-то невесёлые мысли.
— Я так понимаю, случилось нечто неприятное? — осторожно спросил я.
— Неприятное? — очнулась Катерина. — Если наезд асфальтового катка считать неприятностью, то да, неприятное.
— Мужнина родня? — догадался я.
— Они самые, притом по всем линиям: и по батюшке и по матушке. Началось всё с того, что на одной из позовушек — можешь называть это званым обедом — переплелись мы языками с одним из кузенов. Дёрг, подёрг, он мне и выложил: мол, скоро Люське — это они так Люсию кличут на русский манер, мать-то у неё была из местных, — восемнадцать стукнет. Мы её замуж выдадим, и муж её, как первый по прямой линии мужчина после Сергея, получит доступ к наследству Вяземских. А тебе и ублюдку твоему облом выйдет. Это он так про меня и сыночка моего Серёженьку сказал. У меня аж в глазах помутилось. Но в тот день скандалу разгореться не дали: подбежали, растащили, усмирили. А уже на следующий день прибыл ко мне с официальным визитом дядя Сергея, Михаил Сергеевич Вяземский, и от имени всей мужниной родни зачитал ультиматум. Мне было предложено написать письменное заявление об отказе на право обратиться в суд о пересмотре завещания Сергея.
— А разве такое было возможно? — удивился я.
— Представь себе, да. До начала процедуры выделения Люсии её доли наследства я могла потребовать включить в список наследников сына Сергея. В случае положительного решения мне Люсии и Серёже могло достаться по одной трети от наследства.
— Понятно. И чем же они мотивировали своё требование?
— Тем, что я родила Серёжу после того, как истекли девять месяцев со дня гибели его отца.
— То есть, намекали на то, что ребёнок может быть не от твоего мужа, — понимающе кивнул я. — А как же генетическая экспертиза?
— Её надо было делать сразу после рождения Серёженьки, когда ещё можно было найти материал для идентификации.
— Ну, хорошо, а эксгумация?
— Спустя восемь лет? Этого бы и родственники не позволили, да и я бы не решилась.
— Погоди! — воскликнул я. — Можно ведь привлечь для анализа кого-либо из родственников твоего мужа.
Катя грустно покачала головой.
— Этот вариант они предусмотрели. Старший сын Михаила Сергеевича подтвердил бы под присягой, что утешил вдову сразу в день похорон.
Я не выдержал и сматерился, после чего сразу же извинился перед Катей.
— Не извиняйся, — отмахнулась она. — По крайней мере, это говорит о твоём искреннем сочувствии.
— И как же ты поступила? — спросил я после непродолжительного молчания.
— Подписала бумагу, чтобы уберечь сына от позорного разбирательства.
— Так может, оно и к лучшему? — успокаивающе произнёс я.
— Ты не понимаешь, — покачала головой Катя. — Своей подписью я фактически вывела Серёженьку за круг семейства Вяземских. И чёрт бы с ними, если бы не наследство.