Пять из шести
Шрифт:
Минуло два года, и телефон капитана Муромова перестал отвечать на звонки друзей. Зато, вскоре, в одной из латиноамериканских стран объявился "амиго Мигель". В течение последующих десяти лет он перемещался из отряда в отряд, из страны в страну, помогая местным товарищам осваивать военное дело. И все эти годы за ним безуспешно охотились агенты ЦРУ. Вернее, безуспешно охотились первые восемь лет, а потом у Мигеля стала гореть земля под ногами. Дело в том, что среди агентов американских спецслужб появился некий Майкл Крейси, у которого к Мигелю-Муромову помимо чисто служебного интереса был еще и свой личный счет. Я, конечно, не помнил этого эпизода, таких в тот день были десятки, если не сотни. Но кинопленка – и было же у них время снимать! – четко зафиксировала, что именно из моего автомата вырвалась в день штурма дворца "Ла Монеда" та пуля, что перебила позвоночник старшему брату Майкла Крейси Джону, навсегда приковав его к инвалидной коляске. Так что у заокеанского тезки были все основания искать встречи со мной с удвоенной энергией. Майкл, надо отдать ему должное, оказался парнем не только упрямым, но и способным. Мы таки встретились. И даже видели глаза друг друга. А потом я исчез. Смылся, испарился, растворился в воздухе. А вместе со мной исчез и "амиго Мигель". Когда раздосадованный Крейси понял, что я сошел с партизанской тропы, полковник Муромов был уже далеко. Место резидента советской разведки в стране, занимающей почти весь юго-восток континента, показалось мне достойной наградой за годы лишений и боев. Передо мной не ставили сверхзадач. У Советского Союза не было в этом уголке земного шара стратегических интересов, и резидент тут нужен был скорее на всякий случай, чем в виду острой необходимости. Легенда позволяла мне жить на широкую ногу, я даже обзавелся семьей, женившись на вдове с двумя детьми. Я все реже думал о возвращении на Родину и на полном серьезе готовился встретить старость, а потом и смерть во вполне комфортабельных условиях. А потом на Родине случилась Перестройка. Я с нарастающей тревогой следил за сообщениями с другой стороны Земли, плохо понимая, что могут принести происходящие перемены самой стране, но достаточно отчетливо осознавая, что мне они не принесут ничего хорошего. Когда некий генерал, даже не сняв в парадной формы гэбэшных эмблем, резко записался в демократы, преподнеся своим бывшим противникам в качестве вступительного взноса список советских резидентов, среди которых оказался и я, у меня уже давно был собран "тревожный" чемодан. Москва – остались значит еще чекисты – предупредила меня о провале буквально перед самым арестом. Я успел уйти, разминувшись со спешащими по мою душу контрразведчикам буквально в шаге от дома. Мне даже показалось, что я увидел за стеклом одной из машин Майкла Крейси. Но им, как и моей безутешной теперь уже дважды вдове, досталась только оставленная на столе в кабинете предсмертная записка, в которой было много соплей и мало конкретики. А потом, как водится, сбитое ограждение и свидетели, видевшие как автомобиль, упав с внушительной высоты, канул в бурном потоке. Искореженные остатки машины потом нашли много ниже по течению, трупа в кабине не оказалось. Контрразведку мой трюк, конечно, не обманул, но семью от неприятностей избавил.
Я же перебрался в соседний Рагвай, где, коротая время до отзыва на Родину, влился в около криминальные структуры. И вот те нате. Вместо разрешения вернуться в Россию получаю задание возглавить рагвайскую часть операции "Латинское танго". Им там что, совсем нечем заняться, как только искать следы четырех вагонов с золотом за многие тысячи километров от того места где они были угнаны, да еще с десятилетней рассрочкой во времени? Было бы куда деться… Но стоит ли продолжать, если деваться некуда? Майкл Крейси рано или поздно снова возьмет след, а провести остаток жизни в тюрьме, пусть это и типично для разведчика-нелегала, мне совсем не хотелось. Вот и пришлось храброму партизанскому командиру и матерому разведчику заняться на старости лет обустройством личной жизни Кати Вяземской. И вы мне еще говорите, что это не фарс?
Афишировать знакомство со скользким типом по имени Альварес добропорядочной Екатерине Вяземской было не с руки, потому встречались мы редко и всегда тайно. Не буду врать: поначалу больших хлопот Катя мне не доставляла. В наши встречи я в основном выполнял роль "жилетки". Плакала Катя много, поскольку позволяла себе эту слабость исключительно при встречах со мной. Виновникам этих слез – родственникам со стороны мужа и падчерицы – она предпочитала улыбаться в лицо. Сильная девочка. А вот забеременеть она никак не могла. А ведь ей нужно было родить не просто ребенка – мальчика, наследника рода Вяземских. Поначалу это не вызывало особого волнения. Местная медицина обещала чете Вяземских скорое устранение этой совершенно незначительной проблемы. Но время шло, а врачи, после того, как прятали очередной чек в карман, только разводили руками. Тут уже начал беспокоиться я, а с моей подачи – Москва. Центр посоветовал Кате лечь в клинику в Нью-Йорке – дорого, но верный диагноз гарантирован. Сергей не смог сопровождать супругу и за него это сделал я. Без ведома, разумеется. Никогда не забуду Катиных глаз когда она вышла из кабинета медицинского светила после того как он огласил ей свой вердикт: своих детей у нее не будет никогда. Не окажись я тогда рядом – наложила бы девочка на себя руки, вот те крест, наложила бы! Кое-как я ее успокоил, и стали мы думку думать: как беде помочь? Ну, выправить бумагу с более мягким заключением, это понятно. Но так, мы кризиса избежим, а проблему-то не решим. И тут Катя произносит тихим голосом:
– Надо везти сюда сестру.
Так я узнал, что у Кати есть сестра-близнец. А что? – вариант!
Майор Максимов
Когда я доложил о возникшей проблеме генералу, тот только и сказал:
– С мужиками все-таки легче работать. Ты как считаешь?
– Абсолютно с вами согласен, товарищ генерал, только как быть с Екатериной Остроуховой?
– Это с какой Екатериной? – спросил генерал. – С той, которая изображает теперь в архиве нашу Машу?
– Так точно! Я имел в виду именно ее.
– А что с ней делать, – пожал плечами начальник управления. – Разговаривать, уговаривать и отправлять к сестре на подмогу.
– Я понял, товарищ генерал, разрешите идти?
– Разрешаю.
Когда я взялся уже за ручку двери, генерал неожиданно приказал:
– Постой!
Я развернулся через левое плечо и замер в ожидании новых указаний.
– Я вот что подумал, капитан. Они ведь близняшки. Что если у этой та же проблема что и у той. Ты вот что, ничего нашей Кате-Маше пока не говори, а организуй для нее медицинское обследование, предлог сам придумай. Ну и проинструктируй нужного врача. По результату и решим.
Когда я вновь предстал перед генералом, тот по одному моему виду определил, что что-то прошло не так.
– Что, тот же диагноз? – спросил он.
– Не совсем, товарищ генерал.
– Что значит не совсем? Докладывай четко: может она рожать или нет?
– Может, товарищ генерал.
– Вот тут ты ошибся, – хохотнул мой начальник. – Товарищ генерал рожать не может. Ладно, шучу. Если она может, то чего ты-то такой смурной?
– Тут другая проблема, не знаю, как и доложить.
– Да уж доложи как-нибудь, – буркнул генерал.
– Слушаюсь. Она девственница.
– Что?… То есть как это?… Тьфу, ты, вот ведь засада! И что ты собираешься делать?
– Не знаю, товарищ генерал!
– Тебе сколько лет, капитан?
– Двадцать восемь, товарищ генерал!
– И ты до сих пор не знаешь, что в таких случаях делают?
Я не нашелся что ответить. Генерал посуровел лицом.
– Даю тебе, капитан, ровно сутки. Завтра в это же время доложишь… м-да… Короче, ступай и помни: у тебя ровно сутки!
Когда я отвел глаза от монитора, часы на стене моего кабинета показывали 19-50. Теперь я знал новое слово "дефлорация" и все что с ним связано, но понятия не имел, как этими знаниями распорядится в одном конкретном случае. А что если?…
Открывшая дверь девушка была одета в тренировочный костюм и смотрела на меня безо всякого интереса.
– Капитан Максимов, представился я. – Я вам звонил…
– Да, я помню, – равнодушно сказала Катя-Маша и посторонилась, – проходите.
…– Вот такая с вашей сестрой приключилась история. И теперь кроме вас никто помочь ей не сможет.
– Ей или вам? – уточнила Катя-Маша.
– Нам тоже, но в первую очередь ей. Поверьте, это нет пустые слова.
Девушка задумчиво опустила голову, я приготовился терпеливо ждать. Через некоторое время Катя-Маша голову подняла.
– Хорошо, я согласна помочь сестре и вам. Когда вылетать?
– В ближайшее время, сразу после того как вы пройдете необходимый инструктаж. Но это еще не все.
– Что еще? – удивилась она.
Я набрал в грудь воздуха и выпалил:
– Вы девушка, а лететь должна женщина.
Она слегка покраснела и поморщилась, как будто я сказал что-то очень неприличное и для нее крайне неприятное, – так ведь так оно, видимо, и было – потом на ее лице появилась легкая усмешка.
– Понятно… – протянула она. – Ну, хорошо. Раз должна лететь женщина, значит, она и полетит.
– Не понял… – вырвалось у меня.
Легкая усмешка превратилась в явную.