Пять капель смерти
Шрифт:
— К моему поручению это не относится.
— Прекрасно, слушаю вас. Только покороче. Вы не вовремя.
Посланник расстегнул куртку и протянул желтый канцелярский конверт, в каких министерства пересылают служебную переписку. На конверте ни почтового штампа, ни служебной печати Департамента. Заклеен тщательно.
— Что это?
— Ознакомьтесь.
— Сделаю в удобное время. А сейчас прошу извинить — завтрак.
— Необходимо ознакомиться немедленно.
— Милейший, кто вам дал право указывать, что и когда мне делать?
—
Достав нож для бумаг, Ванзаров вскрыл послание.
Внутри конверта оказался еще один — почтовый. На лицевой стороне красовалась надпись: «Г-ну Ванзарову лично в руки». Он разрезал верхнюю кромку и вытащил плотный, сложенный вдвое лист. Вскрытые конверты легли на край стола. Субъект тут же засунул их в карман куртки.
Вышел я из управления в расстроенных чувствах. Невозможно представить мучения, когда душу раздирают долг и любовь. Любовь велела бежать к моей Настеньке, наплевав на все розыски. Скорее всего, этих барышень уже днем с огнем не сыщешь. Только время напрасно терять. Доложить назавтра, что объекты не обнаружены, и забот никаких. Кто усомнится в докладе? А был или не был, это уж мое дело. Но с другой стороны, как подумаешь, что самого Ванзарова подведешь, и жениться не хочется. Я-то понимал, что найти их шанс есть. Крошечный, с мышиную лапку, но есть.
Встряхнулся, отгоняя шальные мысли, прикинул план мероприятий. Ротмистр приказал «Сан-Ремо» на последнюю очередь оставить? Так назло ему в первую туда отправлюсь. Вот такая моя филерская месть будет. И сразу как-то легче на душе стало. А может, морозец освежил.
Взял извозчика, добрался до знаменитых меблированных комнат, которые занимали высокое четырехэтажное здание с широкими окнами в центре Невского. Вхожу — и к стойке, за которой портье разглядывает «Маленькую газетку» с большими иллюстрациями Маньчжурского фронта. Парнишка с завитыми усиками и с идеальным проборчиком напомнил мне галантерейного приказчика. И ведь, наглец, окинул меня взглядом, оценил как несолидного клиента и манерно мямлит: «Чего изволите?»
Вынимаю фотокопию, что Джуранский вручил, сую мальчишке под нос и спрашиваю: не видел ли этих дам? Малец на карточку взглянул и спрашивает:
— А вам какое дело будет?
Я человек сдержанный, вы, Николай, это знаете. Вывести меня из себя непросто. Но тут что-то случилось. Не иначе — прилив бешенства. От всех переживаний сознание затмило. Прячу фотокарточку, вырываю из рук портье газетку, рву ее в клочья и швыряю ему в физиономию. Затем хватаю его за цветастую жилетку и дергаю через конторку. Это я теперь так спокойно рассказываю, а в тот момент плохо соображал, что делаю, очень непрофессиональный для филера поступок. Ну, что поделать, всякое бывает. Так вот. Схватил
— Я тебе сейчас объясню, какое мне дело! Сейчас я тебе все объясню, напомаженное отродье! Ты у меня надолго запомнишь, как разговаривать с полицией! Ты у меня научишься уважению!
Признаю: маленько перестарался. Захват у меня отработанный — на удушенье. Мальчишка хрипит, румяное личико побагровело, глазки выкатил. Еще чуть-чуть — случился бы грех смертоубийства. На счастье его или мое, пришел я в сознание. Вижу, что творится, сразу отпустил. Герой на пол осел, к конторке прислонился и ртом воздух хватает, как рыбка.
Я около него опустился, спрашиваю:
— Как звать?
Он еле слышно:
— Пичугины мы… Мефодий…
— Так вот, Мефодий, урок усвоил?
— Благодарствуем, очень нам приятно даже…
— На действия полиции жалобы имеются?
— Никак нет-с, всем премного довольны-с…
— Умница, Мефодий, — говорю. — А теперь припомни все, что можешь, про этих милых барышень.
Мальчишка дышит ровнее, но страх в глазах еще бегает.
— Она жила, кажется… — На объект Вертля указывает дрожащим пальчиком.
— А может, эта? — показываю ему на объект Ласка.
— Может, и она…
— Как же ты не запомнил?
— На лицо больно схожие… И все вуалькой прикрывали-с.
— Так, может, одна и была?
— Не могу знать, возможно-с…
— Где проживала?
— В пятом нумере… Вчера в ночь уехала-с.
— Куда уехала, сказала?
— Не знаю. Вот вам крест, господин хороший, не знаю! Я утром заступил, сменщик вчера был, записок не оставила, только вещи.
— Какие вещи?
— Так два чумадана, — говорит Мефодий удушенный.
— Где чемоданы эти?
— В кладовке, как полагается. Сказала: пусть до вечера постоят.
— Сегодня приедет за вещами? — спрашиваю, а сам боюсь такую удачу спугнуть.
— Сменщик передал: обещала в девятом часу вечера заглянуть. Перед поездом, видать. В Москву собрались, не иначе.
— Так какая из них у вас жила?
— Не припомню, вот вам слово! — Шелуха портьерная с Мефодия слетела, и вытер он нос рукавом. Как полагается.
Мы же полиция, а не звери. Нам помогли, мы поможем. Поднял его, по плечу одобрительно похлопал, галстук одернул, жилетку и даже пригладил волосы. Привел в полный товарный вид
— Слушай меня, любезный, — говорю. — О чем рассказал, никому не болтать. Ясно?
Мефодий кивает.
— Чемоданы держать под замком. Ждать меня. Часов в восемь буду. И чтоб никому! — Еще пальцем ему погрозил.
Мальчишка поклялся держать все в тайне.
Вышел я на Невский с чувством исполненного долга. Правильно, что не послушался ротмистра, а поехал в «Сан-Ремо», вот удача и улыбнулась. Сегодня вечером хоть одна птичка да попадет в клетку. А где одна, там, глядишь, и вторая нарисуется. А раз так, задание Ванзарова выполнено.