Пять капель смерти
Шрифт:
— Сами думайте.
— Нет, вы мне скажите! — наседаю на бесценного друга. — Кто гермафродита приговорил? Почему обман?
Ванзаров пальчиком поманил и на ушко мне шепнул. Я как услышал, не поверил, что так просто.
— Не может быть! — говорю.
— Сложите все, что знаем, и получите тот же ответ, — он мне. — Только это все равно логические заключения, фактов нет.
Была бы охота шарады разгадывать, особенно в такой час. Да и пристав уже управился, я протокол подписал,
— Даже если так, — говорю, — зачем Надежде Кабазевой пентакль на себе рисовать, раз она ни во что это не верила?
— И это хороший вопрос, — соглашается Ванзаров. — Тут что-то другое. Из сути дела это не ясно. Быть может, обозначение для каких-то особых целей. Если предположить…
— Нельзя друзей мучить загадками!
— Если предположить, что я решительно ошибся…
— Такого не может быть! Только Лебедев может ошибаться, ну и Джуранский, и Курочкин заодно, но только не вы!
— Если я ошибся, — повторил Ванзаров. — и Зелиньска на допросе говорила правду, то офицера охранки убила вовсе не она и фотографию подбросила тоже не она…
Вот тут я не нашелся спросить ничего умнее, кроме как:
— А кто же тогда?
— Кабазева, конечно.
— Надежда Ирисовна — агент охранки? Ну, знаете…
— Назовите мне один факт или аргумент против, и я с радостью признаю свою ошибку, — говорит Ванзаров.
Хотел было я ему десяток привести, но подумал так и эдак, и ничего путного не выходит. Тогда и говорю:
— Может, Кабазева хоть двойной агент, хоть тройной, но с сомой покончено. Вся в профессора ушла.
Ванзаров нахмурился окончательно и заявляет:
— Не могу быть в этом уверен.
— Это еще что такое?!
— Наша добрая знакомая пани Зелиньска тесно общалась со священником Гапоном, который рабочим движением в столице руководит. Не спрашивайте, откуда это знаю. Так вот я и думаю: если…
Что за манера на полуслове обрывать! Тереблю его: так что «если»?
Ванзаров отмахнулся и говорит:
— Пустяки, не может быть. От усталости всякая глупость в голову лезет.
Ну, раз так, то и пусть секретничает. Не так уж сладок мед этой тайны, чтобы из-за него унижаться.
Попрощались со всеми, отказались от пролетки, что Джуранский предлагал, отправились пешком по ночному городу, проветриться. На улицах тишина стоит звенящая. Только городовые нам честь отдают. Вернее, Ванзарову, его-то все знают. Идем, помалкиваем, каждый о своем думает.
Вдруг Ванзаров ни с того ни с сего говорит:
— Меня недавно спросили: «Что же человек увидит без Бога?»
— И что вы ответили? — поддакиваю. В такое время подобные темы крайне утомительны.
— От ответа тогда воздержался, — говорит. —
— Сделайте одолжение. Очень интересно.
— Если небеса пусты, человеку некуда смотреть, кроме как в себя. Что он там увидит?
— Кишки, желудок, печень, селезенку и прочие гадости.
— Он увидит бездну. Бездна — он сам. Вот в чем дело.
— Служа в сыскной полиции, этого не знали? Разве не заглядывали в бездны?
— Выбор каждый делает для себя, — сказал Ванзаров, и дальше молчок.
Понимай как хочешь. Разбираться в этих хитростях мне было откровенно лень.
Миновали стрелку Васильевского острова, перешли Дворцовый мост. Гляжу, а из-под арки Генерального штаба на площадь у дворца втягивается эскадрон. В ночной тишине копыта по мостовой грохочут. За спинами кавалеристов винтовки болтаются.
— Глядите-ка, — говорю, — войска к Зимнему дворцу подтягивают. Готовятся к утренней демонстрации.
— Надеюсь, к полудню разойдется, — сказал Ванзаров. — Уже воскресенье. Высплюсь, а как утихнет, поведу племянниц на прогулку. Надо снять с дома осадное положение. И сестра будет рада.
Пожали мы друг другу руки и разошлись. Я к себе на Гороховую направился.
На Полицейском мосту остановился посмотреть, как гвардейская кавалерия цепью перекрывает Невский проспект. Странно все это выглядело. Не к добру. И точно, предчувствия меня не обманули. Девятого числа такое началось, что и вспоминать страшно. Да вы и сами все знаете, Николя.
Архив мой закончен. Тем воскресным утром случилось то, что никто не мог представить в страшном сне. Демонстрация рабочих была расстреляна. Столица окунулась в кровавый омут. По улицам носились разъезды казаков, рубившие шашками всякого, кто казался подозрительным.
На следующий день был составлен полицейский отчет о дневных беспорядках. Был разгромлен и сожжен только один полицейский участок. А именно: 2-й участок Васильевской части. В котором, по странному совпадению, хранились тела профессора Окунёва и Ивана Наливайного. От них не осталось даже пепла.
Сколько я ни донимал Ванзарова вопросами, он наотрез отказывался раскрыть разгадку этого дела.
Через много лет, уже во Франции, я познакомился с ротмистром корпуса жандармов. У него сохранился небольшой архив, относившийся как раз к 1904–1905 годам. Мне было любопытно ознакомиться, я предложил его выкупить. Поторговавшись, ротмистр уступил. Среди массы занятных документов мне попалось странное донесение…