Пять капель смерти
Шрифт:
— Что, Пережигин, все пьешь?
Дворник слегка опешил, что такой солидный господин его знает и вообще осведомлен о его пагубном пристрастии, но еще держится:
— Никак невозможно…
— Что ж ты врешь, друг сердечный. Все дни после Рождества не просыхал, так думал скрыть? Мне про тебя все докладывают.
Пережигин этот стушевался: чтобы про какого-то дворника высоким чинам докладывали — совсем беда.
— Прощения просим, — бубнит.
— Ладно, — говорит Ванзаров. — Так и быть. На первый раз прощу. Но смотри, завязывай с этим делом. Не то доклад о тебе пойдет
Дворник только вздыхает горестно.
— Все с тобой ясно, Пережигин. Мы сегодня добрые с господином статским советником (это он меня приплел). Потому воспользуемся своими. Знаешь, Пережигин, что в сыскной полиции имеются ключи от каждой квартиры в столице? Вот и правильно, что не знаешь. Информация эта сугубо секретная, чтобы никому ни слова.
Дворник так проникся, что даже дверь перед нами распахнул.
Идем по лестнице. Говорю:
— Интересный способ исцеления от пьянства.
— Самый верный, — отвечает Ванзаров. — Ласковым и добрым словом, никак иначе.
Не успели ступить на третий этаж, как шорох раздается. Откуда ни возьмись филер взялся, словно из темноты вырос. Котелок приподнимает:
— Добрый вечер, господин Ванзаров! За сегодняшний день — ни одного посещения квартиры. По правде говоря, начинаем скучать.
Ванзаров с ним поздоровался и про черную лестницу спрашивает. Ерохин, филер, докладывает, что и там пост имеется.
— Очень хорошо, — говорит Ванзаров. — И вот еще что. Мы с господином Лебедевым хотим сделать небольшой осмотр квартиры… Негласный…
— Понимаю, важные улики. Чем могу помочь?
— Посмотрите, чтобы все было тихо, пока мы там… И особенно чтоб дворник не совал нос.
— Можете не волноваться, все сделаем исключительно! — Филер к котелку прикоснулся и беззвучно исчез. Вот что значит выучка.
— Доставайте ваш секретный запасной ключ, — говорю не без ехидства.
А он мне:
— В вашем саквояже имеется металлический инструмент?
Еще бы не имелся. В моем походном чемоданчике что угодно найти можно. Никогда не знаешь, что для дела пригодится: щипцы, ланцеты, скальпели, ножницы и другие медицинские инструменты. В Средние века нашел бы работу в тюремных подвалах инквизиции. Жаль, опоздал маленько.
Ванзаров берет пинцет, пристраивается к двери, не успел я глазом моргнуть, как замок хрустнул — и пожалуйста, проход свободен.
— Да у вас криминальный талант!
Он мне возвращает пинцет и говорит:
— Чтобы раскрывать преступления, надо уметь их совершать.
Вот и поди пойми, что у него в голове! Загадочная личность. Заходим в квартиру, свет зажигаем, хозяин все равно в участке правописанием занимается, а соседям дела нет. Принюхиваюсь и говорю:
— Чувствуете, запах какой-то странный… Духи, что ли?
— Может, духи, а может, и крыса сдохла… — он мне отвечает. — Надеетесь, что сомой попахивает?
— И ничем другим.
— Так давайте найдем ее, в самом деле. Хотя результат мне заранее
— Тогда не мешайте мастерам своего дела делать свое дело.
— Ни в коем случае, — Ванзаров говорит, — берите на себя спальню, а я кухней займусь. Как ваша сома может выглядеть?
— Да откуда мне знать! Что-то жидкое в чем-то стеклянном.
На том и разошлись.
Пошел я в спальню. Обыск — дело трудное. Особенно если нельзя следы оставлять. Заглянул в шкаф платяной, тумбочку обыскал, кровать обшарил, даже под ковер заглянул и подоконник осмотрел. Снадобий сколько угодно: Окунёв и сердечком страдал, и печень у него пошаливает. Во все банки залез. Ничего подозрительно. Обычные домашние лекарства.
Выхожу в гостиную. Ванзаров уже ждет. Спрашиваю, что на кухне интересного. Говорит: кухня девственно чиста. На массивной плите ни пятнышка. Крышка самовара белая от пыли. Ни вязанки дров, ни даже засохшей корочки хлеба. На полках буфета груды тарелок и пустых кастрюль. Ножи и вилки горкой в серебряной корзинке для сладостей. В нижних секциях кухонная утварь, которой не пользовались давно. Ни банки с сахаром или мукой, ни щепотки соли или спичек. Очевидно, профессор готовить не очень любил. Ничего похожего на загадочный эликсир не попалось. Давайте займемся гостиной. Время истекает, а силы околоточного не беспредельны. Окунёв ему уже весь букварь переписал наверняка.
Гостиная, как видно, служила и столовой: квадратная комната с круглым столом посередине. Пыльная, неприбранная, в общем — берлога одинокого старика. Четыре мягких стула вокруг стола, небольшой диванчик и две консоли, забитые папками с рукописями. Еще имелся вместительный буфет. У профессора явная страсть к массивной мебели. Чтобы тут что-то найти, часа три надо, не меньше.
Ванзаров распахивает створку буфета и говорит:
— Посмотрите на это…
Заглядываю: пылятся чашки, бокалы. В нижней части стопка накрахмаленных скатертей.
— И что такого? — спрашиваю.
Он на скатерти указывает:
— Ничего не напоминает?
Приглядываюсь — мать честная! Так ведь это ж…
— Рад, что узнали, — говорит Ванзаров. — Как раз одной не хватает. Ошибки быть не может?
Я взял верхнюю, потер, растянул на свет, узор, вышитый красными нитками, изучил и говорю:
— На сто процентов скажу после анализа, но на девяносто восемь могу сейчас: одна и та же домотканка…. Ай да профессор, ай да сукин сын! Значит, он купеческую дочку в эту тряпку замотал. Ну все, теперь попался. Джуранский страшно обрадуется.
— Я бы предпочел не спешить с выводами, — заявляет он мне эдак равнодушно и скатерть на место кладет.
— Разве эта улика не выдает его с ног до головы?
— Ничего не выдает. Скорее наоборот. Если, конечно, оба филера не спали как убитые.
— Ну, не знаю, чего вам надо. После такой находки профессору одна дорога: писать признательные показания.
— Я потом вам объясню. Мы здесь, чтобы найти вашу сому.
Что с этим жуликом делать? Пошли в кабинет.
Там еще хуже. Сплошь книжные шкафы, забитые под самый потолок книгами. Стол рабочий завален бумагами. Ванзаров мне: