Пять лекций о кураторстве

Мизиано Виктор

Задумаемся и о том, насколько оправдан бойкот куратором или художниками страны, политика которой вызывает протесты мировой общественности. Россия в настоящее время является примером такой страны: сотрудничать с ней многие считают предосудительным. Несомненно, жесты бойкота не останутся незамеченными и будут способствовать обсуждению проблем, которые многие предпочитают игнорировать. Но и тут возникают вопросы: в какой мере эти жесты впечатляют тех, кто ответственен за вызывающую протест политику? Не лишают ли они поддержки тех, кто противостоит этой политике внутри страны? И разве бойкот не создает образ России (Израиля, Турции и т. д.) как некой монолитной тотальности, что играет на руку местному фундаментализму, в свою очередь, ответственному за вызывающую протест политику?

По моим наблюдениям, кураторский (да и художественный) мир предлагает разные ответы на эти вопросы. Многие,

движимые убежденностью или же конформизмом, находят в автономном статусе искусства санкцию на сотрудничество с самыми разными институциями и политическими режимами. Другие идут на компромисс, а критическую позицию предъявляют через содержание своего проекта. Иные, движимые этическими и гражданскими убеждениями, отказываются от любых компромиссов и публично критикуют институции и режимы. А существуют и те, кто усматривает в акциях протеста и публичной критике информационный повод и способ промоушена, то есть еще одну opportunity – напомнить о своем существовании. Сложность состоит в том, что все эти позиции часто сосуществуют в индивиде или коллективе и далеко не всегда могут быть подвергнуты однозначной этической оценке. Отличить преступающую оппортунизм убежденность от оппортунистического расчета не всегда возможно – как не всегда легко доказать само наличие этого противостояния.

Кураторство и диспозитив мобильности

Итак, диспозитив оппортунизма и сопутствующий ему экзистенциальный страх «выпасть из обоймы» толкает куратора на постоянный поиск новых opportunities. Он одержим стремлением быть в нужное время в нужном месте, чтобы не упустить пока ему неизвестных возможностей. Это предопределяет установку на повышенную мобильность: постоянное перемещение, ускользание от всего устойчивого и определенного. С концом дисциплинарного порядка реальность утратила свою предзаданность и статичность, а субъект ускорился: он перемещается от одной опорной точки к другой, мечется между разными opportunities.

По опыту организации различных проектов мне известно, что приглашенный к участию куратор, давший поначалу согласие, нередко исчезает и перестает отвечать на письма. За подобными случаями чаще всего стоит одна и та же ситуация: в страхе лишиться opportunity, куратор спешит ответить согласием, но потом получает другое приглашение, кажущееся ему более привлекательным. И тоже отвечает на него согласием. Предыдущее же приглашение, чтобы ни на минуту не отвлекать себя от забот по поиску новых opportunities, он незамедлительно стирает из сознания. Подобная практика, чья этичность вызывает оправданные сомнения, настолько распространена, что, похоже, уже не считается предосудительной.

Нечто подобное мы наблюдаем и в случае встраивания куратором в проект определенной поэтики. Любая форма последовательности в работе начинает пониматься как ограниченность. Классический институциональный куратор может посвятить свою жизнь узкой теме и однородному материалу (какому-то фрагменту музейной коллекции) и будет делать выставки в одном и том же музейном пространстве. От независимого же куратора требуется не только способность пользоваться ситуацией, но и талант провоцировать новые ситуации своими проектами. Так, мне доводилось слышать упреки, что в своей работе я ограничиваю себя фиксированным кругом художников, что я недостаточно вариативен в тематике выставок. В кураторе подчас видят «охотника за головами»: считается, что в своих выставках он должен удивить неожиданными находками, яркими концептуальными и экспозиционными решениями, не повторяющими те, что он использовал в предыдущих проектах. Индивидуальная кураторская практика представляется тем состоятельнее, чем острее интрига, которой она следует, или чем больше opportunities она способна отыскать или произвести.

Оппортунизм и мобильность часто навязываются куратору извне и провоцируют его воображение, творческий кураж, художественное любопытство, а возможности – это новые институции, пространства и регионы, где куратору доводится работать. Новые opportunities могут обернуться новыми импульсами или идеями. И чем больше их выпадает на долю куратора, тем большим кажется его профессиональный ресурс. Становясь членами бонусных программ всех возможных авиакомпаний, кураторы мечутся по миру в страхе пропустить хоть одну мегавыставку, которая должна дать новую информацию, материал, впечатление. Привязанность куратора к определенному месту – в географическом, институциональном или экзистенцильном смысле – указывает на его ущербную локальность, то есть на ограниченность его оперативных возможностей. Наличие в визитной карточке или биографической справке нескольких мест проживания представляется синонимом широты охвата куратором ситуации, контроля им нескольких контекстов сразу. Считается, что аккумуляция максимального количества нового опыта автоматически переводит его в новое качество.

Ставка на приобретение нового опыта может быть применима не только к деятельности кураторов, но и к сегодняшним институциям, одержимо ищущим новый материал и новые имена. Они проектируют свою работу через череду сменяющихся кураторов из разных стран, исповедующих разные поэтики. Уместно вспомнить и опыт «Манифесты» – биеннале современного искусства, постоянно меняющей места проведения. Мы уже говорили о том, как «Манифеста» стимулирует кураторскую практику, сталкивая ее с новым местом и культурным контекстом. Однако на это можно взглянуть и иначе – как на еще одно проявление оппортунизма, потребительской жадности к новым ресурсам, возможностям и перспективам. [61]

61

Gielen P. The Biennale: A Post-Institution for Immaterial Labour // Open. Cahier on Art and the Public Domain, Nai Publishers SKOR, 2009, № 16. P. 8–19

В пользу мобильности говорит то, что этот диспозитив укоренен в самой природе кураторства. Кураторство, будучи видом исполнительского искусства, эфемерно, его продукт крайне недолговечен, обречен на быстрое исчезновение. И потому любая привязка куратора к месту чревата утратой независимости, возвращением к демистифицированным им фундаментальным ценностям. И все же: на все ли opportunities следует отвечать согласием? Все ли opportunities следует искать? Не приводит ли постоянный поиск к утратам? Ведь сокращение времени, которое мы уделяем каждому художнику (теме, месту) неизбежно приводит к утрате способности их постижения. С увеличением скорости сокращается наша возможность curare – проявлять заботу и внимание. Говоря иначе, чем более мы мобильны, тем менее мы остаемся кураторами.

Куратор и диспозитив цинизма

Еще один основополагающий диспозитив современной жизни – это цинизм. Попытаемся, следуя за Паоло Вирно, дать его беглое объяснение. Диспозитив этот (как и предыдущие) – неотъемлемая характеристика постдисциплинарного общества и присущего ему нематериального лингвистического производства. Вышедший за пределы дисциплинарных устоев субъект связывает свою производственную деятельность с внешними обстоятельствами – opportunities. Оперируя речевыми актами или «языковыми играми», он производит некие нематериальные языковые конструкты. Эти конструкты пришли на смену тому, что ранее признавалось за реальность. Цинизм в данной ситуации проистекает из того обстоятельства, что, с одной стороны, эти конструкты являют собой некие авторские модели реальности, а с другой, сами авторы прекрасно понимают, что произведенное ими – нематериальная фикция.

В кураторской практике диспозитив цинизма проявляется с достаточной очевидностью. Как мы уже говорили, кураторский проект производит некое уникальное сообщество, спаянное общим универсумом, созданным его участниками через диалогические «языковые игры». Но одновременно кураторскому проекту присуще осознание того, что достигнутый результат есть групповая конвенция – эфемерная, ограниченная во времени. Успешность проекта зависит от того, насколько его участники, осознавая условность создаваемой ими реальности, убеждены при этом в ее достоверности. Нечто подобное, но еще более наглядно, мы наблюдаем на злополучных панельных дискуссиях. Модераторы, продумывая драматургию дискуссии и выбирая для нее кандидатов, исходят из того, какой лингвистический конструкт привезут с собой его потенциальные участники. Приоритетным становятся не интеллектуальная глубина и компетентность кандидата, а его предрасположенность к «языковым играм» – перформативность, быстрота реакции, агрессивность риторики. Крайне важна и склонность участника дискуссии к аффективному производству, то есть эмоциональная вовлеченность в речевые акты, его искренняя убежденность в своих словах. Выбор модератора будет во многом учитывать и то, насколько от участника дискуссии можно ожидать чего-то неожиданного, насколько он способен удивить публику, привнеся с собой некий новый конструкт или позицию. Склонность участника публичных дискуссий к быстрой смене позиций определяется диспозитивом оппортунизма, в то время как его способность максимально «проваливаться» в отстаиваемую им позицию, осознавая, что на предыдущей дискуссии он отстаивал нечто противоположное и не собирается повторяться на следующем диспуте, – вот то, что управляется диспозитивом цинизма.