Пять лет на острове Врангеля
Шрифт:
Но, как видно, нам везло: не было ни одного случая, чтобы в результате приема назначенных нами средств наши пациенты чувствовали себя хуже.
Основные болезни, с которыми нам приходилось иметь дело, требовали для лечения бинта и иода. Работая с ножами, — а без ножа на острове ничего не сделаешь, — промышленники очень часто резались. Однако гнойных осложнений почти не было. Это объясняется, конечно, не тем, что эскимосы, раня руку, сразу употребляли антисептические средства, — нет, обычно рана попадавшего к нам пациента бывала крайне загрязнена. На острове Врангеля, как видно, совершенно отсутствуют гнойные бактерии, и поэтому, как бы ни была загрязнена рана, это было загрязнением, не влекущим за собой гнойного процесса.
Для характеристики этого можно рассказать один случай — правда, случай крайне типичный.
Эскимосская девушка Лавак играла со своими сотоварками в мяч. Прыгая, она наступила на дно разбитой бутылки и основательно порезала себе пятку. Ко мне пришел ее отец — Паля.
— Начальник, Лавак нога стекло ходи.
— Как стекло ходи?
Он рассказал мне, как было дело.
— Стекла в ноге не осталось?
— Нет.
— Ничего в ране нет?
— Нет, все хорошо.
Взяв перевязочный материал, я отправился на место происшествия. Поверив тому, что в ране нет осколков стекла, — потому что в отношении ранения эскимосы имеют довольно большой опыт, — я не пытался исследовать рану. Лавак на каждое прикосновение к ране реагировала криками, которые я отнес за счет общей болезненности ранения, но не за счет присутствия стекла. Промыв рану, я наложил сухую повязку.
Я каждый день Заходил к больной, ожидая увидеть на ноге нагноение, но рана была совершенно чистой и постепенно зарастала.
Но однажды к нам прибежал взволнованный Паля и сообщил, что у Лавак из раны… выходит стекло.
— Как стекло? — спросил я его, — ведь ты же говорил мне, что стекла нет.
— Да, я думал, что нет стекла.
Я отправился к больной. Разбинтовав ногу, я увидел осколок стекла, торчащий из раны. Я извлек его, но за ним с сукровицей из раны вышел довольно большой тампон из пыжика. Оленья шерсть, свалявшаяся в плотный комочек, находилась в ране в течение долгого времени. Теперь я уже уверенно ожидал, что вот-вот должен был появиться гной. Но, против ожидания, гноя не было, и дня через три Левак опять прыгала как коза, а от раны не осталось никакого следа.
Все это необычно, если учесть, что эскимосы никогда не моют ног и ходят в меховых чулках мехом внутрь, причем от пота и грязи мех этот превращается в грязную зловонную массу. Комок пыжика, пропитанный грязью, казалось бы, должен был вызвать крайне сильное нагноение, а на самом деле нагноения не было совершенно. Из этого видно, что на острове даже… грязь стерильна и загрязнение раны нагноения за собой не влечет.
В нашей практике было несколько значительных поранений, и все они, как правило, протекали без гнойных осложнений.
То же можно сказать и о нас, зимовщиках-европейцах. Если о туземцах можно предположить, что их организм, в течение длительного времени оставаясь без медпомощи, мог приобрести своеобразный иммунитет против гнойных возбудителей, то мы сами за сравнительно короткое время приобрести такого иммунитета не могли. Мы неоднократно резали себе руки, нас кусали собаки. Власову неоднократно кусали и царапали медведи, и эти ранения также никогда не имели гнойных осложнений.
Кстати, на острове среди ездовых собак распространено заболевание особым видом бешенства. Заболевшая собака становится скучной, перестает есть и пить, через некоторое время развивается драчливость. Больная бросается на каждую собаку и грызется до тех пор, покуда ее не отгонишь. Здоровые собаки с больными в драку не вступают, даже если больная слабее. Но на людей бешеные псы не бросаются. Укушенные собаки бешенством не заболевают, люди также. Летом 1930 года Званцев пытался удержать бешеную собаку руками, и она его в нескольких местах покусала. Не зная особенностей этого рода бешенства, мы крайне встревожились. В аптеке были препараты Пастера, но наш врач не знал, как их применять, пришлось запрашивать по радио Крайздрав, но пока пришел ответ, выяснилось, что надобности в лечении не было, так как прошли все инкубационные сроки, а Званцев и не думал проявлять признаков бешенства. Бешеных собак мы сажали на цепь. До самой гибели животное металось на цепи, беспрестанно выло и пыталось освободиться. Из расспросов туземцев нам удалось выяснить, что этот род бешенства распространен на Чукотке повсеместно. Павлов сообщил, что однажды он был свидетелем выздоровления больного животного. По его словам, животное по неизвестной причине вырвало, и после этого животное стало лучше себя чувствовать и скоро восстановило работоспособность.
Врач лечить собак отказывался, ссылаясь на то, что… он не ветеринар.
За ранами следовали различные заболевания желудочно-кишечного тракта. Чаще всего наблюдались запоры и острые катарры желудка. Иногда приходит взрослый эскимос, или приводят ребенка.
— Ну, — спрашиваю, — что скажешь?
— Да вот, — говорит, — не знаю — брюхо болит.
— Отчего?
— Не знаю, много кушай, потом ничего нет…
Дашь такому пациенту известное количество касторки, и через небольшой промежуток времени — и пациент доволен, и «врач»…
Среди живущих на острове эскимосов был один промышленник с круглой язвой желудка — эскимос Етуи. Язва желудка у Етуи была, как видно, застарелая, так как уже на острове Врангеля у него было несколько кровотечений, иногда очень бурных. Етуи был крайне истощен, он постоянно жаловался на боли в желудке и мучительные изжоги, работоспособность его была пониженной. Пока на острове был врач, Етуи обращался к нему, а теперь стал обращаться к нам. С такого рода заболеванием бороться, насколько нам удалось выяснить из литературы, можно было или диэтетическим путем, или путем активного хирургического вмешательства. Мы могли стать только на первый путь, причем и он для нас был крайне затруднен, так как выбор продуктов для диэтетического питания был весьма ограничен, да и то, что было, имелось в небольшом количестве. Но главная беда была в том, что Етуи жил от нас в 70 километрах.
Что делать в данном случае, мы неплохо знали из имевшейся у нас литературы. Но одно дело — знать, что делать, другое дело — сделать. Одно рекомендованное средство — двууглекислую соду — Етуи принимал охотно, она приносила ему большое облегчение, избавляя от стойких мучительных изжог; а вот диэту, нужную для него, нужно было как-то растолковать, так как Етуи был неграмотен и из-за бездорожья часто к нам ездить не мог. Обсудив вопрос с Власовой, мы составили для Етуи таблицу иероглифов. Каждый иероглиф нашего «рецепта» означал определенное кушание, количество и время, его приема. Для дозировки выдали ему градуированный стакан. Заставили Етуи вызубрить эту таблицу иероглифов. Тут же мы научили его приготавливать необходимые блюда из продуктов, которые мы ему отпускали.
Етуи в течение некоторого времени практиковал эту систему и чувствовал себя неплохо. За два года, без врача, у больного ни разу не было желудочных кровотечений.
Однажды он приехал к нам, и мы заметили в нем резкую перемену. Правая половина лица была мертвенно неподвижна, глаз был полуприкрыт, угол рта опустился, вся правая половина лица была длиннее левой, правая бровь опустилась ниже левой, лицо производило впечатление составленного из разнородных половин. Он нам сообщил, что у него отказывается работать одна половина тела. Видно, у него был приступ паралича, поразивший правую половину тела.
Непосредственно после удара он совершенно не мог двигаться. Рука не работала, глаз ничего не видел, правый угол рта он не мог закрыть, и изо рта постоянно вытекала слюна.
Происшедшее с ним крайне напугало и самого Етуи, и его семью.
Мы не могли точно выяснить, в чем тут дело, почему Етуи был разбит параличем, не знали также — какие лечебные средства нужно применить для лечения больного. Однако, нужно было что-то предпринимать, чтоб Етуи чувствовал, что мы его лечим и помогаем ему. Кроме того, мы постарались объяснить, насколько мы сами представляли, и ему и бывшим в это время на фактории эскимосам, что в болезни Етуи нет ничего сверхъестественного, что заболевание произошло от совершенно понятных, хотя и невидимых, причин.