Пять минут между жизнью и смертью
Шрифт:
– Да уж наметал твой глаз! – фыркнул Рашидов. – Если бы адвокат не такой смекалистый попался, так и топтались бы на месте еще неизвестно сколько.
Рашидов нехотя покинул уютное тепло дорогой иномарки, напоследок ущипнув кожаный подголовник, и снова проворчал:
– Дома небось тоже все под дуб под ясень? И баба небось такая же холеная под стать?
– Бабы, Ваня, они все одинаковые.
– Да ладно!
– Поверь, я знаю, что говорю. Повидал я их чуть больше, чем ты. Всяких полетов попадались птицы. Так что… Бабы, они все одинаковые, разница лишь
– В чем? – поторопил его Рашидов, ступая на ступеньки фирмы «Тритикум».
– Разница лишь в том, какими глазами мы на них смотрим.
– То есть?
– Если любишь, тебе любая простолюдинка королевой покажется. А если нет, то и в королеве червоточину отыщешь.
– Да ты у нас, гляжу, философ, – скривился недоверчиво Рашидов и потянул на себя двустворчатую стеклянную дверь. – А я, может, хочу, чтобы моя женщина в постель ко мне в шелках приходила, а не в байковой пижаме.
– Хочешь, купи ей шелк или денег дай, – посоветовал Сомов, внимательно осматриваясь в просторном холле.
Место охранника пустовало, рация лежала на столе, в углу на подоконнике закипал чайник. Телевизор орал. И никого!
– Денег дай! – разозлился Рашидов, роясь в карманах в поисках удостоверения. – А где их взять-то?!
– Говорю же, иди ко мне, или свое агентство открой. Я помогу для начала.
– Иди к нему! – Рашидов достал наконец удостоверение и одернул пиджак. – Я, может, родине хочу служить.
– А так ты родине не будешь служить?
– Так я стану служить богатым людям, – неуверенно возразил Иван Иванович и начал озираться. – Где все есть-то? Вымерли, что ли? Рация валяется на столе. Где охрана?
– Богатые, Ваня, тоже люди. И они тоже являются гражданами нашей родины. И, служа им, ты так же служишь Отечеству.
– Ладно тебе! Какие у них беды, у богатых твоих? Баба загуляла или с молодым водителем сбежала? Раздел бизнеса наметился между партнерами, и последить надо за кем-то? Карточный долг не возвратили вовремя, а по ресторанам гуляют, тоже последить надо бы? Знаю я, чем вы там в своих агентствах занимаетесь!
– И чем же? – Сомов не обиделся. Во многом Рашидов был прав.
– Ну уж никак гнойники на теле Отечества не вскрываете, Сом, – фыркнул Иван Иванович, подходя к месту охранника, и начал листать вахтовый журнал. – Вот бардак, а! Посетителей либо нет, либо их вообще никто не регистрирует. Да и кому регистрировать? Если охранника на месте нет!.. Вы, Сом, только тем и занимаетесь, что сливки с их пороков снимаете, а все дерьмо сбрасываете нам. Вам им недосуг заниматься, да и прав таких не имеете.
– Я еще раз тебе говорю, Ваня, бросай все и переходи ко мне, – стиснув зубы, предложил Сомов, нелестное замечание его немного обидело, и он не сдержался, сказал: – Видно, тебе очень нравится дерьмо разгребать и делать это почти бесплатно!
– Не нравится, – признался со вздохом Рашидов, рассматривая свое удостоверение с таким видом, будто видел впервые. – И ушел бы к тебе, Сом, не задумываясь. Только до пенсии мне полтора года осталось, куда я пойду? Жена же первая и не поймет. И в пижаме байковой согласится спать до скончания века, лишь бы я свою карьеру не губил. Тебе хорошо, ты один…
Ох, как запечалился Сомов, услыхав от бывшего коллеги такое.
Хорошо ему! Хорошо ему? Хорошо потому, что он один? Потому что никто не зудит и перед глазами не маячит? Не пилит никто за разбросанные по комнате носки, за хлебные крошки под пододеяльником. За незакрученный тюбик с зубной пастой, за упавшую на пол крышку от пены для бритья и третий день там позабытую. Поэтому, что ли, хорошо?
Да, пытался он избавляться от всего этого мужицкого холостяцкого быта, привычки себе прививал барские, халат купил дорогой с кистями, сигары, виски. Только не прижились они особо и от одиночества не спасали. Тешился мыслью, что вот теперь у него все это есть, а ведь не было когда-то, и радовался. А чему радовался? Какая, к чертям, разница, с чего именно пепел слетел на его ковер! С чего именно тяжелое похмелье у него наутро. И в каком халате он просиживает зад перед телевизором! Никто ведь не мельтешит у него перед глазами, не ворчит и к столу не зовет, никто не спросит у него утром, как самочувствие. И о его карьере, между прочим, никто не пекся. И в байковой пижаме рядом с ним никто не спал, жертвуя шелком, лишь бы у мужа по службе все сложилось.
– Дурак ты, Ваня, – выпалил он в сердцах и громко крикнул: – Эй, есть кто живой тут или нет?
– Почему это я дурак? – обиделся тот сразу и, завидев спешащего к ним охранника, помахал ему своей книжечкой. – Давай, дорогой, сюда быстрее… Почему это я дурак, Сом?
– Потом скажу, – пообещал Сомов, хмуро рассматривая нерадивого стража. – Что же это вы, уважаемый, пост свой бросаете в самый разгар рабочего дня?
– Так я это… Только до туалета и обратно, – начал оправдываться молодой парень, неловко влезая на свое место за конторкой.
– А рацию чего бросил? – вцепился в него Рашидов.
– А зачем мне в туалете рация? – совершенно искренне изумился тот.
– Действительно! – мужчины переглянулись, и Сомов спросил: – Как найти отдел кадров?
– Там сейчас нет никого, – начал было говорить охранник, но вдруг решил проявить бдительность. – А вы вообще кто такие? По какому случаю интересуетесь?
– А мы вот такие! – И Рашидов сунул под нос ему свое удостоверение. – И если интересуемся, стало быть, надо. Почему в кадрах никого?
– Олька в магазин побежала за углом, – испуганно засопел охранник, начав застегивать форменную рубашку на все пуговицы, три верхние были расстегнуты до этого. – Щас должна прийти. Шеф как в отъезде, так на работе никого не найти.
– Да мы это уже поняли, – сказал, глядя на него, Сомов.
– Уж прямо и в туалет отойти нельзя! – начал тот оправдываться. – Тут охрана так, для вида только. Все равно всех пускаем. Я говорил им, а они… Так бардак полный!
– Хорошо, – улыбнулся примирительно Иван Иванович, пряча удостоверение в карман. – А как нам в этом бардаке найти приемную? Или секретарша тоже в отсутствие босса в магазин за углом побежала?