Пять моих собак
Шрифт:
Что я скажу теперь вернувшемуся из командировки Васе? Чем успокою Андрейку? Сама, сама во всём виновата…
Ещё с неделю продолжала я поиски. Объездила с Бобкиной фотографией несколько институтов, ветеринарных станций. Побывала опять у Лохматкиного хозяина. Спросила, где она теперь. Он увёз её очень далеко, к родным. Добраться туда сам Бобка, конечно, не мог.
А может быть, он всё-таки отправился разыскивать любимую подружку и блуждает где-нибудь до сих пор? Не знаю, ничего не знаю…
И никто этого
МАНЮНЯ
И ещё прошло два года.
Случилось так, что Васю положили на операцию в клинику, Андрейка уехал со старшеклассниками на зимние каникулы в Ленинград. У, как мне было одиноко, когда я возвращалась с работы домой!..
Хая Львовна приходила, садилась, утирая фартуком лицо, говорила:
– Зачем убиваться? Раз операция, значит, нужна операция. Ох, ох, ох… Мне тоже велят, я старая, боюсь. А он? Зачем убиваться?
– Да разве я убиваюсь?
– Я слепая, не вижу?
И, посидев молча, она выбегала на кухню. Однажды во время посещения клиники – Вася уже поправлялся – он сказал, оглянувшись на соседние койки:
– Собаку нам опять завести, что ли? Всё мне Бобка мерещится… Давай спаниеля, а?
– Спаниеля? Но ведь они же как будто охотничьи?
– А-а!.. – Вася махнул рукой. – Тут у нас один охотник лежит, профессионал. Так говорит, спаниели чудесны характером, верностью. А охота – так, забава для полковников в отставке.
– Ну, знаешь, твой профессионал того… Я слышала о спаниелях другое.
Этот разговор запал мне в душу.
Как-то, торопясь в клинику с передачей, я увидела в сквере медленно идущего военного в серой папахе и шинели без погон. На сворке он вёл двух спаниелей. Они были чёрные с серым, завитые, нарядные; кудрявые уши чуть не волочились по снегу, носы были уткнуты в землю. Собаки, подрагивая широкими спинами, раскачиваясь на коротких сильных лапах, азартно и тщательно вынюхивали затоптанную дорожку.
– Извините, пожалуйста, – догнала я военного. – Какие чудесные псы! Это ведь спаниели?
– Да, – ответил он с достоинством.
– А вы бы не могли мне посоветовать… Муж хочет завести маленького спаниеля, щенка. Как это сделать?
– Ваш муж охотник?
– Нет. Возможно, он и станет охотиться. – Я смутилась, потому что Вася за всю жизнь никого из животных, кроме мух, не убивал. Но, подумав, что военный в шинели без погон, может быть, и есть полковник в отставке, добавила: – А разве обязательно охотиться? Мы просто очень любим собак…
– Видите ли, – военный продолжал идти, так как его псы, энергично тряся хвостами, рвались вперёд и вперёд, – в охотничьем обществе вряд ли продадут щенка не охотнику. Тем более элиту или от дипломированных родителей с хорошей родословной.
Я понятия не имела, что такое элита; о дипломированных родителях с родословной тоже имела смутное представление. Но храбро сказала:
– Да нам вовсе не нужны дипломы! Был бы просто симпатичный щенок…
– Тогда я могу вам дать адрес. Есть два неплохих щенка, правда зимнего помёта.
Зимний помёт! Любопытно…
На следующий день, ничего не сказав Васе (хотела сделать ему сюрприз), после работы я пришла в тихий переулок возле Зубовской площади и позвонила в одноэтажный деревянный дом. Открыла мне дверь девочка с косичкой. Она быстро сказала:
– Вы насчёт щенка? По коридору прямо. Как раз в это время дальняя дверь в коридоре распахнулась, и из неё выбежали – покатились, трепеща короткими туловищами, два маленьких толстеньких существа.
– Это они? Ой, какие славные!..
Присев, я гладила обоих. Щенки тыкались мне в руки чёрными носами, трясли длинными ушками; став на задние лапки, без устали вертя хвостами-коротышками, норовили лизнуть в лицо.
– Топа и Машенька, вернитесь! – тихо и строго позвала стоящая на пороге седая женщина.
Щенки так же радостно бросились и к ней. Меня провели, усадили. Оказывается, вчерашний военный звонил, что придут смотреть щенка.
– А где их мать? – спросила я.
– Черри! – властно позвала девочка.
Что-то заворочалось за шкафом, оттуда вышла мама. Она была совершенно чёрная, не первой молодости. Усы были седые и брови, а небольшие тёмные глаза смотрели мудро и подозрительно.
– Сама чёрная, а дети светлые! – удивилась я.
Топа была рыжеватой, Машенька золотисто-белой, уже длинноволосой, и по хребту бежала светлая завитая полоска.
– У них отец серебристой масти, – объяснила хозяйка. – Топа, вернись! – повторила она, потому что Топа снова ринулась к порогу.
А Машенька… Возле моего стула стояла скамейка для ног. Машенька проворно вскарабкалась на неё, оттуда ко мне на колени, свернулась, сунула нос в лапки и задышала спокойно-спокойно.
– Вообще-то мужу хотелось щенка-мальчика, – сказала я, гладя мягкую тёплую шерсть. – Но и эти прелестны.
– Кобельки, к сожалению, уже проданы, – сказала хозяйка. – Они улетели в Воркуту. А вот из них, – она показала на Топу и на мои колени, – выбирайте. Если хотите, разумеется…
Ещё бы не хотеть!
Но кого выбрать? Машенька грела меня сквозь пальто, посапывала, а мои пальцы всё перебирали шёлковую шерсть. Топа была тоже очень мила. Пока я раздумывала, она забралась на странное, стоявшее на полу среди комнаты сооружение: стопку книг покрывала гладильная доска. Топа влезла на доску, дошла до середины; доска накренилась, и она важно съехала по ней вниз.