Пять «П»
Шрифт:
— Грейнджер, я не люблю играть в игры.
Я разозлилась.
— Я не играю с тобой, Малфой! Кто из нас это начал?
Но он продолжил, будто бы и не слышал меня:
— Особенно когда проигрываю.
И, как обычно, испортив всё удовольствие, он трансгрессировал, оставив последнее слово за собой.
_______________
[1]Нед Фландерс — персонаж мультсериала «Симпсоны» (прим. пер.).
========== Да она сумасшедшая! ==========
Как хорошо, что сегодня суббота, хотя бы на работу не нужно. Я бесцельно слонялась по квартире, пытаясь переделать все, до чего на неделе не дошли
Чертов придурок.
Что он имел в виду, сказав, что не любит играть в игры? Насколько я могла судить, это он первый начал всю эту ерунду с «почувствуй меня полностью». Собственно говоря, я и не была никогда инициатором этих интимных прикосновений. Да я даже не касалась его! И, тем не менее, этот надменный ублюдок вел себя так, будто это я во всем виновата.
«Я не люблю играть в игры, особенно когда проигрываю».
Особенно когда проигрывает? Эту фразу я никак не могла понять. Что он вообще теряет при этом? Рассудок, это точно. Сначала он лапает меня или запихивает свой язык мне в глотку, а потом оскорбляет или отталкивает пренебрежительно. Из крайности в крайность. Я совсем запуталась.
Перебирая одежду в шкафу, я обнаружила несколько вещей, которые вряд ли когда-нибудь еще надену, и запихнула их в большой мешок для мусора. Посмотрев на прекрасную весеннюю погоду за окном, я решила, что прогулка до местного филиала «Армии спасения»[1] будет хорошим способом отвлечься от мыслей о великолепном… нет… противном белобрысом придурке, чьи прикосновения не имели никакого права возбуждать меня.
Я как раз собиралась перебросить сумку через плечо, как услышала стук в дверь. Интересно, кто бы это мог быть? Лаванда на работе, а Джинни уехала с Симусом в Ирландию на выходные. Я открыла дверь и обнаружила за ней Рона Уизли с букетом роз.
***
После войны мы с Роном целый год встречались и еще год были помолвлены. Большую часть этого времени я любила Рона и верила, что он тоже любил меня. Но что-то пошло не так, и мы не смогли спасти даже нашу дружбу после разрыва отношений.
Думаю, что началом конца стало мое поступление в университет. После окончания Хогвартса я сразу же подала заявление в один из уважаемых магических университетов. Спустя несколько дней, я получила подтверждение о зачислении — без сомнений, из-за моего статуса героини войны — и с радостью поспешила поделиться этим с Роном, получив в ответ только безразличное пожатие плечами.
— Не вижу необходимости, Миона, — сказал он. — Разве Хогвартса недостаточно?
— Конечно, нет, Рон! — заспорила я. — Моя карьера зависит от правильного…
— Ты всегда думаешь только о себе, да? — прервал он с ноткой легкого раздражения в голосе. — О себе и о своей карьере.
— Рон, не неси чушь, — отрезала я, будучи и удивленной, и раздраженной его тоном одновременно. — Как ты можешь говорить такое после того, как весь прошедший год я поддерживала тебя, пока ты пытался попасть в «Пушки Педдл»? Не то чтобы ты хоть чего-то добился на этом поприще.
Я пожалела о сказанном еще до того, как лицо Рона исказилось от боли.
Усмехнувшись, он ответил:
— Ну, я, по крайней мере, пытаюсь что-то делать, вместо того, чтобы прятаться от реальности за стенами школы.
С того момента началась наша двухдневная ссора, когда мы демонстративно избегали друг друга. Я была сильно обижена на Рона за то, что он даже посмел предположить, что я использовала учебу как предлог спрятаться от реальности, и, как последняя эгоистка, думала только о своей карьере. Возможно, это потому настолько сильно меня обидело, что он был в чем-то прав.
Тем не менее, на третий день мы помирились, и днем позже, во время ужина в хорошем ресторане, Рон сделал мне предложение. Удивленная таким неожиданным поворотом событий и помня об улыбающихся зеваках, я, запнувшись, ответила согласием. Но тем вечером во мне зародились сомнения — а нужно ли вообще выходить замуж за Рона?
Трещина в наших отношениях стала расти осенью девяносто девятого, когда начались занятия в университете. Я усердно взялась за учебу, но даже когда в этом не было особой необходимости, я делала вид, что слишком занята, чтобы уделять время Рону. Я начала бояться нашего с ним совместного будущего, особенно когда он случайно ляпнул, что хотел бы видеть меня дома с детьми, когда его наконец пригласят в «Пушки». Детей он, к слову, хотел иметь не меньше шести.
Когда же его на самом деле взяли в «Пушки Педдл», я по-настоящему испугалась. Рон начал намекать, что благодаря его растущим доходам мне можно больше не учиться. А когда я продолжила посещать занятия, стал раздражительным и чересчур придирчивым. И вот весной двухтысячного в гроб наших отношений был забит последний гвоздь.
Сдав экзамены, я приехала к Рону — он все еще жил с родителями, — чтобы отпраздновать свою временную свободу. Войдя, как обычно, через кухонную дверь, я направилась в сторону гостиной, зная, что Рон наверху, в своей комнате. Громкие стоны и всхлипы должны были подсказать мне, что что-то не так, но в тот момент я их почему-то не услышала.
Однако голую веснушчатую задницу Рона, двигающуюся вверх-вниз между чьих-то стройных, загорелых бедер, трудно было не заметить. Громкие стоны любовников и скрип бедного дивана в цветочек, принадлежащего миссис Уизли, решили, что их непристойный акт все же должен был быть услышан.
Удивление сменилось яростью, и я, не задумываясь, схватила первое, что попалось под руку — здоровенную керамическую фигурку ангела, протягивающего руки к небу в безмолвной молитве, — и кинула её в направлении двигающихся тел. С характерным стуком фигурка аккуратно приземлилась где-то в районе шеи Рона.
— Ой! Твою же мать! — вскрикнул он и, обернувшись, обнаружил меня, кипящую от ярости. Выражение его лица надо было видеть: пойман, ошеломлен, напуган…
Что было дальше, я помню смутно. Измена Рона стала ударом исподтишка, и, чтобы справиться с болью, я заставила себя забыть о ней. Если бы я стерла эти воспоминания или же как-то скрыла их с помощью магии, это бы только ухудшило ситуацию. Я одновременно хотела и забыть об этом, и запомнить этот болезненный урок на всю жизнь: не следует дарить свою любовь кому попало, чтобы избежать разрушительных и непоправимых последствий.