Пять рассерженных мужей

Милевская Людмила Ивановна

Плакала и смотрела на спины, удаляющиеся к «тойоте».

И тут случилось неожиданное, чей-то хриплый голос приказал:

— На землю, суки! Мордой в траву! Ноги развести! Ладони вверх!

Мужья остолбенели, притормозили…

Оказывается, один из гоблинов умудрился освободить руку, обзавёлся гранатой (не мужья, а олухи, кто так обыскивает!) и, стоя на коленях, зубами вырвал чеку.

Охваченная надеждой, я снова покатилась. Было уже близко, до Женьки рукой подать, если бы не ночь. он давно бы меня увидел…

Я катилась и смотрела на Женьку.

Он и все остальные мелькали, мелькали — их движения превратились в обрывки, в пунктирные линии: вот их руки и вот в них уже пистолеты. А это что? Гоблин? Швыряет гранату?

Я не сразу поняла, что в меня летит граната, не поняла даже тогда, когда рядом с собой гранату увидела. Она упала между мной и Женькой. Я закрыла глаза, готовясь к встрече со Всевышним. Внутренне сжалась, подумала: «Только бы не изуродовала, только бы насмерть!»

Секунда, вторая, третья… Время остановилось, замерло. Я почти физически чувствовала как Господь мне отмеряет на своих песочных часах последние песчинки жизни. И вдруг раздался крик. Дико и хором вскрикнули все мужья и замолчали. Я открыла глаза — гранаты не было, на её месте лежал мой Евгений. Лежал, не подавая признаков жизни. Я ничего не поняла. Удивилась: «Он что же смотрит на меня и меня не видит?»

И в этот момент раздался голос Карла.

— Мужики, — негромко сказал он. — Жека собой гранату накрыл, отойдите, если взорвётся, посечет осколками.

Никто не тронулся с места. Один Мишель отбежал на безопасное расстояние. Остальные стояли и растерянно смотрели.

— Бабахнуть может в любой момент, — рявкнул Карл. — Во-он!

Снова никто не тронулся — Робинович отошёл ещё дальше.

Карл зло сплюнул и подошёл к Евгению, тихо спросил:

— Жека, где?

— Под животом, — глухо ответил Евгений. — Вдвоём достанем, я зажал скобу.

— Попробуем, — сказал Карл и обошёл Евгения.

Тишина повисла над поляной, угрожающая тишина. И вдруг я поняла, что на меня смотрит Евгений, на меня. Когда он понял, что я это поняла, то улыбнулся и подмигнул, не меняя позы.

«Он же меня спасал от гранаты! — наконец прозрела я. — Меня!!! Своим телом накрыл гранату!»

Дальнейшее произошло мгновенно, я даже не успела осознать, сообразить…

— Давай так, — предложил Карл, — ты резко набок, а я выбиваю гранату.

— Давай, — согласился Женька.

Я не узнала его голос.

— На счёт три, — скомандовал Карл. И начал считать

— …Три, — наконец выкрикнул он, и Женька пружиной отпрянул набок.

Карл молнией метнулся вперёд, ударил ботинком по гранате — она, описав дугу, шлёпнулась в озеро.

Взрыв… Крики… Женькино лицо надо мной… Я закрыла глаза.

— Соня! Милая! Любимая! Ты жива? Жива? Соня! Ты живи! Живи! Не умирай! Я люблю! Люблю тебя! Тебя одну!

Он стоял передо мной на коленях, его руки быстро-быстро сновали по моему телу, распутывая верёвки, верёвки, верёвки, где их только Мишель так много взял? Я сердито замычала, мол кляп!, кляп поскорей убирай, бестолковый!

Он сообразил, освободил мне рот, радостно и испуганно приговаривая:

— Сонька, Сонька, любимая…

Наконец я смогла говорить.

— Женька, — сказала я, — ты тут в любви мне признаешься, а там Юлька руки на себя накладывает. Скорей ей звони.

Он удивился:

— Что?

И в этот момент над поляной прогремел голос Робиновича:

— Стоя-ять! Всем стоя-ять! Руки на голову! Всем! Всем! Стреляю без предупреждения!

В глазах Женьки мелькнула растерянность, медленно, не поднимаясь с колен, он посмотрел на Робиновича и спросил:

— Ты что, Мишаня?

И Робинович вдохновенно заговорил:

— Жека, послушай меня, ты должен знать, от чего отказываешься. Это жизнь, понимаешь, настоящая жизнь с катерами, тачками, виллами, ресторанами и красивыми девочками. Это жизнь, сама жизнь, а не то, что происходит здесь у тебя. Жека! Жека! Это же прозябание! А годы идут! А ты уже не мальчик! Знаешь как утро там начинается?

Женька спокойно снял с моих рук последнюю верёвку, заботливо помог мне подняться на ноги. Я видела, что он страшно зол, желваки так и гуляли на скулах. Порой я бываю безрассудной, но никогда не решилась бы возражать ему такому. И все же он был спокоен.

— И как оно начинается, твоё утро? — спросил он у Робиновича, вставая во весь рост и слегка раскачиваясь с носков на пятки и с пяток на носки.

Робинович ещё больше оживился:

— Жека, это непередаваемо! Здесь такое невозможно, в этой стране…

— А в какой стране ты?

— В Америке, Жека, в США. Плюнь и забудь, фиг с ней с Россией. Россия дикий край. Пускай эти динозавры здесь живут, — Робинович презрительно кивнул на наших многоуважаемых мужей. — Здесь никогда не будет настоящей цивилизации, здесь всегда будет нищета, а быть богатым среди нищих — тяжёлый крест. Нахрена тебе эти заморочки, Жека? Ты здесь никому не нужен, а там…

— В Америке, — уточнил Евгений.

Робинович ещё больше оживился:

— Да, там, Жека, там настоящая жизнь, бабки, удовольствия, богатая страна…

Евгений грозно его прервал:

— Сборище эгоистов, подонков, сбежавших от трудностей из своих стран за сладким куском, за лёгким хлебом — вот что такое твоя Америка! Сборище эгоистов, у которых рождаются ещё худшие эгоисты! Удивительный вывели вид! Я задохнусь среди такого дерьма! Нет уж, увольте меня от вашей гнидной сладкой жизни. Со своим народом жил, с ним горевал, с ним буду и умирать. Ты что собрался делать? Убивать нас? Убивай!

Я вжала голову в плечи, прикидывая в кого первого этот подлый Робинович начнёт стрелять и вот тут-то произошло ещё одно чудо. Поляна наполнилась шумом автомобильных двигателей. Горящие фары! Фары! Казалось, им нет числа! Поляна наполнилась людьми в камуфляже.

— Всем не двигаться! — прогремело со всех сторон.

Я уже ничего не понимала. Столько приключений — это уже слишком для меня. Я не могла не двигаться, сознание снова меня покидало, я чувствовала как складывается моё тело, опускаясь к земле. Последнее, что я увидела, лицо Капитолины.