Пять рассерженных жён
Шрифт:
— Это твой последний день рождения! — грозно постановил Евгений.
Мне сделалось дурно — неужели погибну?
— Больше к этому ублюдку не пойдёшь! — несколько мягче пояснил свою мысль Евгений, и я успокоилась, уже понимая, что он имеет ввиду несчастного Фрола Прокофьевича.
— Само собой, — охотно согласилась я. — Для него это тоже был последний день рождения.
— Почему? — опешил Евгений.
— Потому, что Фрол Прокофьевич убит, — между короткими глотками кофе обыденно сообщила я.
— Так ему и надо, — так же обыденно обрадовался Евгений,
«С ума можно сойти какая ревность! — внутренне ужаснулась я. — Бешеная ревность! Причём, без всякой причины! Раньше этого не было. Раньше ревновала я. Но я-то хоть делала это с некоторыми основаниями — Евгений младше меня на пять лет. А он-то почему бесится? Может права Тамарка? Может это все потому, что я слишком тяну со свадьбой?»
— Успокойся, любимый, — проворковала я. — Мы доехали, и я была там, куда и направлялась — на дне рождения Фрола Прокофьевича.
— Где же тогда его убили? Только не сочиняй, что прямо на дне рождения!
— Женечка, тут мне и сочинять не надо, потому что именно так все и произошло. Кто-то без меня постарался — сочинил. Теперь даже хоронить нечего. Тамарка безутешна, — на всякий случай приврала я, чтобы размягчить ожесточившееся сердце Евгения.
Он чуть не подавился кофе и рявкнул:
— Ничего не пойму!
— А что тут понимать, — скучая, вздохнула я. — Только сели за стол, только поздравили, подарили подарки, выпили, закусили и…
Я сделала жест, недвусмысленно передающий, что Фролу Прокофьевичу уже ничем нельзя помочь.
— Что, совсем? — спросил Евгений.
— Абсолютно, — живописно закатывая глаза, заверила я.
Евгений сразу прекратил ненавидеть Фрола Прокофьевича и забеспокоился:
— Что, разрыв сердца?
— Хуже, — сказала я. — Разрез. А может быть и прокол. Крови-щии!
Евгений растерялся:
— Нет, правда?
— Ну конечно.
— Ты не шутишь?
— Кто этим шутит? — обиделась я.
Он заёрзал на стуле и потянулся к моим сигаретам, окончательно забыв про свой здоровый образ жизни, которым пытал меня уже несколько месяцев.
— Так что же там произошло? — слегка раздражаясь, поинтересовался он. — Скажешь ты или нет?
Я глубоко задумалась.
— Вообще-то, дорогой, — ответила я после длительной паузы, которую Евгений, к его чести, выдержал стоически, — перед тем, как расстаться, все мы (я имею ввиду себя и жён покойного) дали друг другу клятву никому о происшедшем не рассказывать, а я сижу и треплюсь своему мужу.
— Думаю, в их домах происходит то же самое, — заверил меня Евгений.
— Ты что? — испугалась я. — Те мужья понятия не имеют, где всю ночь были их жены. Многие думают, черти что!
Зря я это сказала.
— Например? — насторожился Евгений.
— Например
— Потому, что совсем обнаглела, — возмутился Евгений. — Потому что тебе плевать на моё мнение! Именно поэтому ты и дрожишь за свою свободу!
Почему я дрожу за свободу из его слов было абсолютно не ясно, но не это волновало меня. Мне стало обидно другое: жизнь моя, можно сказать, повисла на волоске, я в одном шаге от смерти, а со стороны близких такая чёрствость.
— Знаешь что, — выпалила я, — с того момента как был убит Фрол Прокофьевич лично я за свою жизнь не дала бы и копейки!
Евгений (а выкрикивая обидные для меня слова, он вскочил со своего места) где стоял, там и сел.
— Лично я за твою жизнь не дал бы и копейки ещё до убийства Фрола Прокофьевича, — спокойно сказал он. — Потому что жизнь твоя праздна и бездарна. Вместо того, чтобы заниматься делом, ты бегаешь по подругам и сплетничаешь с вечера до утра, а в свободное от этого время ты самовлюбленно разглагольствуешь перед читателями и предаёшься обжорству, которое почему-то называешь диетой.
— Это уже оценка! — вскипела я. — И за неё ты ответишь! Если ты такого плохого мнения обо мне, зачем тогда тянешь меня в загс?
— Хочу тебя спасти, — с чрезвычайно важностью сообщил Евгений.
Не знаю, может где-то есть на свете чуткие заботливые люди, не способные к несправедливым замечаниям и вредным поступкам. Не знаю, может они и есть где-то, но мне такие почему-то ни разу не попадались. Мне, почему-то, все время встречаются вот такие, как этот Евгений. Что он делает? Я сообщила ему о смерти Фрола Прокофьевича, потом о возможно скорой своей кончине, а ему хоть бы хны. Он продолжает меня пилить. И как противно он это делает!
— Почему тебе на все наплевать? — мучительно страдая, спросила я.
— Потому, что иначе я не выживу, — отрезал он и добавил: — Рядом с тобой.
— Ах так!
Я вскочила со своего места и подлетела к нему.
Евгений насторожился, словно я собиралась его бить. Он вжал голову в плечи и, якобы глядя прямо перед собой, все же опасливо косил на меня.
— Ты слышал, что Фрол Прокофьевич убит? — ставя руки в бока спросила я.
— Слышал, — недовольно буркнул Евгений.
— Ты слышал, что и со мной скоро произойдёт то же? — дрожащим то ли от слез, то ли от гнева голосом спросила я.
Евгений, наконец, осмелился посмотреть на меня.
— Каждый раз, когда ты возвращаешься с очередной гулянки, я слышу истории, холодящие кровь и шевелящие волосы. Извини, но привык.
— Интересно, что ты скажешь, когда Тамарка пригласит тебя на похороны.
— Ты же сказала, что как бы нечего хоронить, — напомнил Евгений.
— Да, труп пропал, но когда-то же он найдётся. Я уже иду по следу.
И я зарыдала, вернувшись на своё место.
Слава богу против этого у моего Евгения ещё не было иммунитета. Он смягчился и спросил: