Пять снов Марчелло
Шрифт:
В этот момент из двери дома напротив вышел мужчина в строго выглаженных брюках, белой рубашке с галстуком и пиджаком под мышкой. Живо подкурив сигарету, он поправил волосы и, поглядывая на припаркованные автомобили, пошёл вперёд по тротуару. Через секунду после этого в открытом окне второго этажа того же дома показалась женщина. Осторожно выглядывая, она смотрела в след уходящему мужчине, а когда тот скрылся из виду, смело раздвинула по сторонам занавеси и отошла от окна. Тогда же со стороны фонтана прозвучало свистящее шипение, и в центре его верхней, самой маленькой из четырёх мраморных чаш появилась вода. Постепенно она перехлестнула через край, с робким журчанием заполнила вторую чашу, а затем третью, откуда, умножив свою капающую трель до многоголосой и звонкой, перелилась в последнюю, самую широкую, выполненную в форме морской раковины. Где-то среди машин дважды коротко пискнула сигнализация. Одна из дверей дома Кьяры распахнулась. Из неё, поправляя на ходу ремешок сандалии, выбежала молодая девушка с сумкой и тубусом через плечо. В это же время в закрытом с ночи кафе, расположенном клином в углу первого этажа дома напротив, щёлкнул дверной замок, а следом за этим по очереди поднялись жалюзи за каждым из окон заведения. Маленькое голубое авто выехало из ряда припаркованных машин, развернулось на площади перед фонтаном и, рыкнув, увезло сидящую за его рулём девушку с тубусом.
Марчелло отщипнул клювом от яблока. Смешанный с ароматом сиреневых цветов его вкус показался попугаю новым, и он, найдя его необыкновенно лакомым, с жадностью оторвал ещё один кусок.
Горько пахнуло табаком. По воздуху, разрываясь в нём на кривые клочки и растворяясь, поплыли лоскуты дыма. Марчелло прекратил есть яблоко. Рассматривая дымное кружево, он неосознанно потянулся в его сторону, но вдруг встряхнул головой и громко чихнул. Дым поднимался слева, с балкона третьего этажа. Там, засунув одну руку в карман, а в другой, между двух пальцев сжимая нечто, напоминающее курительную трубку, стоял уже немолодой, но ещё крепко сложенный мужчина. Держа трубку перед грудью, причудливо вывернув при этом кисть руки, он почти не двигался, курил медленно, вдумчиво, и взгляд его, казалось, был устремлён в то окно, за занавесью которого несколько минут назад была видна женщина. Неподвижный он смотрел туда, а Марчелло, точно застывший с яблоком в лапе, смотрел на него. Оба они о чем-то думали или, возможно, попугай лишь пытался понять, о чем думает незнакомец. Но, так или иначе, каждый из них был охвачен мыслями и не отводил взгляда от того, что их порождало.
– Паоло!– неожиданно прокричал звонкий детский голос.
Какаду вздрогнул и осмотрелся. Внизу в центре маленькой площади он увидел лежащий на земле велосипед и мальчика лет девяти, прислонившегося спиной к фонтанной чаше. Мальчуган изучал широкую, на весь его локоть уже затянувшуюся ссадину, и между делом, с любопытством посматривал, как по ту сторону оконных стёкол кафе круглотелая женщина, взобравшаяся на тонконогий стул, поливает цветы на настенных полках.
Скоро со стороны соседнего дома прозвучала серия глухих ударов по лестнице, а затем, его крайняя дверь резко распахнулась. Первым в её проёме появилось велосипедное колесо, затем руль с пузатой металлической сеткой, груженой пустым пластиковым ведром, а после выступил вперёд мальчишка в очках и с рюкзаком за спиной. Махнув рукой приятелю у фонтана, он обернулся на рокот едущего по дороге фургончика и когда тот поравнялся с ним, быстро запрыгнул на сиденье велосипеда и пустился следом. Автомобиль остановился у кафе, из которого сразу же вышла хозяйка заведения. В ту же секунду мальчуган на велосипеде домчал до ожидающего его приятеля и они, подкатив ближе к фургону, стали наблюдать за тем, как водитель вытаскивает из него деревянные лотки с выпечкой и вносит их в открытую дверь кафе.
Мальчишки громко говорили, рассматривали багряные полосы ссадины и смеялись. Казалось, что автомобиль был им неинтересен. Однако, когда водитель вытащил из заднего кармана брюк бумажный лист и, что- то отметив на нём ручкой, снова вошёл в двери кафе, приятели в тот же миг замолчали. Не спуская глаз с пересчитывающей денежные купюры хозяйки и водителя, всё ещё пишущего ручкой на листе, они метнулись к фургону, выхватили из него по булке и, заложив их в зубы, умчались прочь.
Марчелло вновь посмотрел на соседний балкон. Мужчины с трубкой как не бывало.
Пытаясь вытянуть из памяти запах табачного дыма, попугай сосредоточился. Он вспомнил, как ароматная горечь коснулась его ноздрей, как раздразнила его нюх до остроты, до зуда.. И здесь внезапно открыл для себя, что совершенно отчётливо слышит музыку, беседующие голоса и железный стук ложки о стекло, а прислушавшись внимательнее, понял, что замечает множество подобных звуков, доносящихся с разной силой и с разных сторон. Одни из них звучали издали, другие ближе, но и тех, и других с каждой минутой становилось всё больше, и скоро они слились в одно, став некоим общим фоном, музыкой города, которая попеременно выделяла то стучащие по мостовой женские каблучки, то автомобильный клаксон, то детский плач и другие звуки, возникающие близко, в черте улицы, где висела клетка Марчелло.
Теперь дома и дорога между ними не выглядели сонными. Окна были отворены, двери то и дело распахивались, выпуская на улицу жителей, автомобили покидали места ночной стоянки, тротуары вели по себе пешеходов, а у фонтана, воркуя, собирались голуби.
Действующих лиц в картине пробудившегося города стало так много, что какаду, как ни старался, не мог уследить за каждым. Только ещё он видел пушистого вольпино на поводке, тянущего за собой старушку, как отвлёкся на рокот мотороллера и упустил обоих из виду; а после, засмотревшись на то, как девушка в переднике и хозяйка кафе расставляют на улице складные столики, не заметил маленькую девочку у фонтана и не успел увидеть, какую проделку она устроила, чтобы вымочить платье. На одном из балконов завтракала пожилая пара. В грузовой пикап у обочины мужчина с сыном-юношей втаскивали кресло. Толстый кот с порванным ухом, спрятавшись в тени фонтана, караулил голубей. Почтальон входил в двери домов и выходил из них. Всё двигалось, звучало, играло цветом и удивляло Марчелло своей живостью.
Разве мог он- попугай в клетке запертой комнаты маленькой квартирки раньше подумать, что где-то происходит такое? Мог он представить, что всё это существует параллельно с ним. Мог ли догадываться об этом? Нет. Углы и тени были для него всем миром, единственно возможным его проявлением, данностью, в которой надо жить. И сейчас, увидев его другим, какаду хотел только одного- отдаться тому, что его окружает, стать его частью и забыть о прежнем мире навсегда.
Запах табака, чудесный аромат сиреневых цветов и выпечки из кафе, пение утренней птицы, журчание струй фонтана, рокот автомобилей, музыка из окон и голоса людей, их лица, улыбки, озадаченность, смущение, гнев… Как всё это было живо, выразительно, рельефно! И как ярко оно отзывалось в сердце Марчелло! Он смотрел, слушал и ощущал с голодной жадностью, с упоением и всё никак не мог насытиться теми чувствами и мыслями, которые в нём рождались. Удивление попугая сменялось восторгом; восторг перетекал в обеспокоенность; она превращалась в тоскливую радость, почти слёзную, умилённую, которая, столкнувшись с новым увиденным, вновь становилась удивлением. Совершающееся и испытываемое вынуждало какаду думать много и быстро, находить каждому из замеченных действий и явлений объяснение и увязывать мысли о них между собой. И он делал это, поражаясь тому, как легко ему это удаётся.
В какую-то секунду Марчелло осознал, что внутри размышлений звучит его собственный голос и понял, что уже не слышит в нём прежних скрипучих нот и не боится его.
Попугай неожиданно обнаружил, что ему нравится думать, нравится искать смысл в происходящем, и в тоже время заметил, как ему не хватает вовлеченности. Какаду было уже недостаточно смотреть из клетки. Он хотел смотреть со всех сторон, пристально, въедливо, проникновенно, изнутри.
Тогда Марчелло и увидел юношу с сумкой через плечо, идущего несмелым шагом по тротуару вдоль дома напротив. Засунув руки в карманы брюк, он шёл почти вплотную к стене и всё смотрел себе под ноги, поднимая голову лишь изредка, чтобы, встряхнув густыми, спадающими на лицо прядями волос, поморщиться на солнце. Взгляд попугая выхватил юношу из общей картины улицы сразу же, как только тот вывернул на тротуар из- за угла. Он был другим, резко выделенным среди множества действующих лиц и предметов, словно случайно попавший в их гармонично составленную смесь, контрастный ей и тем особенно интересный.
Тротуар вёл к кафе. Расстояние между заведением и юношей сокращалось, и шаги последнего стали ещё более неуверенными и крадущимися, а выражение его лица из задумчивого перешло в растерянное. Он шёл уже совсем медленно, не поднимая головы, глубоко погруженный в себя.
Лента тротуара оборвалась у кафе, и юноша неожиданно остановился. Рядом были столики и сидящие за ними люди. Хозяйка тоже была здесь, у двери, занятая разговором с пожилым господином. Все они оглянулись на остановившегося юношу, а он, поняв, что привлёк к себе внимание, тут же поспешил уйти. Быстро пройдя через площадь, он скрылся в тени узкого проулка, однако там повернул обратно и, дойдя до фонтана, сел на краю его нижней чаши, скрытый от посетителей кафе за стекающими с ярусов водяными струями.
Между тем попугаю он был виден хорошо, и тот разглядывал его с невероятным любопытством.
Нет, какаду не были интересны его подвёрнутые к щиколоткам брючины, клетчатая рубашка с оборванными у плеч рукавами и кеды на босую ногу. Марчелло изучал движения его пальцев, когда те, схватившись, взволнованно потирали друг друга и обводили дуги ногтей, словно их пересчитывая; вслушивался в постукивание его правой ступни о мостовую; следил за линией чуть ссутуленной спины, за играющими на ветру каштановыми локонами волос и взглядом из под бровей, робким и каким-то ожидающим, тайком подсматривающим между водяных струй за тем, что происходило в кафе.