Пять столетий тайной войны
Шрифт:
Шпионский центр был размещен в подвале здания, которое занимало одно правительственное учреждение. Организация имела многочисленные явки, нелегально печатали роялистские листки, материалы пересылались в Швейцарию по почте по многочисленным, заранее установленным адресам. Проявление написанных симпатическими чернилами депеш требовало использования химических реактивов. Этим занимался сам д'Антрег со своими помощниками.
До 60-х годов XX в. историки в основном использовали 28 опубликованных бюллетеней д'Антрега и не знали, что в Паблик Рикорд оффисе и Британском музее насчитывается еще 130 бюллетеней, посланных Дрейком, но, вероятно, отредактированных д'Антрегом. (Они относятся ко времени как предшествующему, так и следующему за периодом, который освещается в уже напечатанных бюллетенях.) К этому надо добавить частные письма д'Ашрега к Дрейку, которые долгое время сохранялись среди его личных бумаг, а позднее были переданы в Британский музей. Опубликованные «Бумаги Дропмора», вероятно, составляли лишь депеши, относящиеся к 1793—1794 гг. Высказывались догадки, что другая часть документов была изъята в то время, когда зять министра иностранных дел Гренвила лорд Холленд был послом при короле Луи Филиппе (1830—1848 гг.), который мог быть прямо заинтересован в сокрытии каких-то бюллетеней д'Антрега. Впрочем, это лишь простое предположение.
Еще современники расходились в
Совсем по-иному оценивал качество информации д'Антрега такой осведомленный современник, как агент Людовика XVIII и графа д'Артуа в Париже Николя Франсуа Дютей. В октябре 1795 г. он писал, что, наблюдая в течение двух лет за перепиской Поммеле и д'Антрега, он убедился, что донесения «Парижского агентства» — это «лишь от начала и до конца… все — плод воображения и к тому же особенно опасного, поскольку он создается с определенным намерением». Надо учитывать, однако, что сварливый Дютей, находившийся во враждебных отношениях с главарями агентства, тоже писал вышеприведенные слова «с определенным намерением». Правда, крупнейший специалист по истории французской революции (и, в частности, по истории действий в это время роялистских организаций) Ж. Годшо в 1969 г. повторил оценку Дютейя: «Корреспонденты графа д'Антрега осведомляли его очень плохо, и он сам превращал сообщаемые ими известия в настоящий роман… Таким образом, ныне ученые могут окончательно рассматривать как басни те россказни, которые до сих пор озадачивали историков, вроде сведений о неправдоподобной измене члена Ковента Сотайра или ошеломляющем поведении, приписываемом Сиейесу, который изображается в качестве главного организатора террора».
Как доказал еще Матьеэ, д'Антрег существенно менял содержание сведений, присылавшихся ему его агентами, не только для подстрекательства иностранных держав к усилению борьбы против французской республики, но и для побуждения их делать ставку на сторонников восстановления абсолютизма, а не на соперничавшую с ними группировку конституционалистов. Ныне известны, добавляет Годшо, источники сведений парижских корреспондентов графа д'Антрега: в первую очередь газеты, слухи, циркулировавшие в различных кафе. в частности в кафе Пале-Ройяль, отдельные секретные данные, передававшиеся мелкими служащими министерства иностранных дел и Комитета общественного спасения. Ж. Годшо, считающий, что не следует придавать никакой (или почти никакой) веры бюллетеням д'Антрега, пишет, что Комитет общественного спасения составил бы более правильное представление о «деле Энена», если бы мог ознакомиться с бюллетенем д'Антрега от 23—30 октября, который имеется в двух экземплярах — в архивах Лондона и Вены. Как явствует из этого бюллетеня, Шометт полностью доверял Эро де Сешелю и полагал вместе с этим последним, что Комитет общественного спасения должен сконцентрировать всю власть «в руках трех лиц — Шометта, Эбера и Робеспьера». В нем также предлагалось отделаться от «сына Капета, но сохранить его дочь», «обелить» герцога Орлеанского и ради достижения мира возвести его на трон, женив на «дочери Капета». «Если бы Комитет общественного спасения, — пишет Ж. Годшо, — прочел этот бюллетень, он убедился бы, что речь идет о мистификации и, несомненно, Эро де Сешель не был бы арестован и отправлен на гильотину». Этот ход рассуждений маститого историка вызывает возражения. Информация о «деле Энена» не была мистификацией. Эро де Сешель вызывал недоверие у большинства членов Комитета общественного спасения из-за своих связей с подозревавшимися в причастности к иностранной агентуре. Слухи о подобных планах Шометта и Эбера не были только изобретением «Парижского агентства» и самого д'Антрега — подобные планы лидерам эбертистов приписывали некоторые влиятельные якобинцы. Наконец, Эро де Сешель был судим и казнен главным образом потому, что считался участником дантонистской группировки (несмотря на его прежние эбертистские связи). Таким образом, бюллетень от 23—30 октября мало что решает в вопросе о степени достоверности информации д'Антрега в целом.
Годшо слишком категоричен. Бумаги д'Антрега (как его «бюллетени», так и донесения, поступавшие к нему из Парижа) несомненно содержат как заведомо ложную, так и достоверную информацию, которая была проверена и подтверждена историками. Однако основная масса материала, содержащаяся в бумагах графа, либо вовсе не допускает проверки, либо по различным причинам еще не подвергалась ей. В результате можно лишь гадать относительно удельного веса правды и вымысла в этих депешах и бюллетенях. Немудрено, что одни историки предпочитают вовсе игнорировать документы д'Антрега, другие, напротив, подходят к ним совершенно некритически, третьи используют выборочно, не обосновывая мотивов своего выбора (обычно это сведения, позволяющие подтвердить концепцию, отстаиваемую данным автором). Вопреки Дютейю, информация д'Антрега не была «романом от начала до конца». Как заметил французский историк А. Оливье, шпионские бюллетени д'Антрега представляют «смесь ошибок и правды». Разграничение же между ними порождает, в свою очередь, «смесь ошибок и правды», поскольку оно носит нередко по необходимости произвольный характер. (Ярким примером является и сама процитированная книга А. Оливье о Сен-Жюсте.)
Мы, видимо, знаем далеко не всех информаторов «Парижского агентства». В разное время это были разные лица. Так, Антуан Юго (Дефарж), чиновник канцелярии Комитета общественного спасения, и его сослуживец Теодор Андре были завербованы Леметром только в конце августа 1795 г. Следовательно, в 1793 и 1794 гг. у агентства были информаторы в правительственных сферах, причем имевшие какой-то доступ к секретным документам. Ведь в донесениях д'Антрега фигурируют, иногда, правда, искаженные до неузнаваемости, документы Комитета общественного спасения. Шпион (или шпионы) агентства, занимавший незначительный пост в канцелярии, имел возможность лишь бегло просмотреть депешу перед ее отсылкой по адресу, а потом «по памяти» восстанавливал содержание этого донесения, нередко при этом путая имена и просто присочиняя то, что не удалось прочесть. Иногда он мог узнать содержание приказов комитета, дебатов, которые происходили во время его заседаний. Что было правдой, что вымыслом, историки теперь в состоянии определить более точно, чем это было возможно тогда, когда писал свои работы А. Матьез. Но и ныне такое отделение правды от вымысла возможно лишь в отдельных случаях. Многие известия не находят опоры в надежных документах, не допускают проверки, вместе с тем не являются столь неправдоподобными, чтобы их можно было отбросить без колебаний.
Одним из
Вдобавок, если проанализировать сведения, будто бы исходившие от Дерше в 1797—1800 гг., выясняется, что он, несмотря на свое положение, был довольно плохо осведомлен о многих вещах, непосредственно относящихся к сфере его деятельности. Это заставляет предположить, что либо не он был «племянником Ваннеле», либо сообщал «дядюшке» лишь часть того, что ему было известно.
Если принять бюллетени д'Антрега за чистую монету, то пришлось бы совершенно по-иному представить историю революционного правительства. Интригующей загадкой остается, почему роялистское подполье, имевшее, как мы убедились, свои источники информации о том, что происходило в верхних эшелонах революционной власти, настойчиво представляло бывшего аббата Эммануэля Жозефа Сиейеса в качестве закулисного вдохновителя Комитета общественного спасения. Здесь не стоит останавливаться подробно на характеристике Сиейеса, получившего известность накануне революции как автора брошюры «Что такое третье сословие?». Он избирался депутатом Учредительного и Законодательного собраний, Конвента, занимал важные посты в годы Директории и Консульства, пережил реставрацию, июльскую революцию и окончил жизненный путь в 1836 г., немного не дотянув до 90 лет, «Аббат Сиейес, — писал осведомленный современник М. А. Бодо, — не любил ни королей, ни народ, ни мужчин, ни женщин, он не любил никого, кроме самого себя… и денег. Некоторые говорят: денег и самого себя». Бодо именовал Сиейеса «робким атлетом, который должен был принуждать себя к молчанию». Умение Сиейеса безмолвно выжидать исхода политических бурь, сохраняя при этом репутацию мудрого государственного деятеля, стало почти легендарным. Известно, что во время террора едва ли не главной побудительной причиной действий Сиейеса, примкнувшего к Болоту в Конвенте, был страх. Известен ответ на вопрос, что он делал в то бурное время: «Я жил» (точнее по смыслу-выжил). Он был вполне искренним, что не так уж часто случалось с бывшим аббатом. Недаром через 40 с лишним лет, после свержения якобинской диктатуры, в угасающем сознании Сиейеса порой всплывало пережитое им чувство ужаса и он заклинал близких: «Если придет месье Робеспьер, скажите, что меня нет дома». Так вот этот самый Сиейес, если верить д'Антрегу, был, оказывается, душой робеспьеристского Комитета общественного спасения, в состав которого он, кстати, не входил. Именно Сиейес, согласно д'Антрегу, вселил уверенность в упавших духом Робеспьера и Кутона, собиравшихся в марте 1794 г. бежать в Америку, а также Сен-Жюста и в шестичасовой речи убедил их принять решение об аресте эбертистов. Тот же Сиейес настоял на аресте Дантона. Между прочим, Сиейесу приписывается и разъяснение комитету, что и эбертисты, и дантонисты являются агентами Питта. Интересно отметить, что в некоторых случаях, неоправданно приписывая Сиейесу роль в том или ином событии, агенты д'Антрега обнаруживают точную осведомленность о сути этого события. Так, в бюллетенях утверждается, что Сиейес настаивал на казни принцессы Елизаветы, сестры короля, тогда как Робеспьер выступал против этой меры. Интересно, что здесь агенты д'Антрега осведомили его вполне точно о позиции Робеспьера, хотя тогда она была известна лишь самому узкому кругу. Теперь же из воспоминаний современников нам известно, что Робеспьер 20 мая 1794 г. заявил книгопродавцу Маре: «Я вас заверяю, что хотел ее спасти. Это Колло д'Эрбуа вырвал ее у меня из рук».
Ж. Годшо писал, что агенты д'Антрега «сочинили свой роман, отталкиваясь от замечания о Сиейесе, сделанного Робеспьером в Комитете общественного спасения». Резко негативное замечание Робеспьера по адресу Сиейеса приведено в известной книге А. 3. Манфреда «Наполеон Бонапарт»: «Он не перестает действовать в подполье собрания. Он роет землю и исчезает». Но принадлежат ли эти слова Неподкупному? Мы знаем о них из мемуаров члена Комитета общественного спасения Барера, не отличавшегося правдолюбием. Мемуары были изданы в 1844 г., через много лет после смерти их автора, но написаны были в годы, когда Бареру не было никакого резона вызывать неудовольствие все еще влиятельного тогда Сиейеса. Не приписал ли Робеспьеру Барер свои собственные желчные суждения о Сиейесе? Добавим, кстати, что вышеприведенное высказывание Робеспьера (а может быть, Барера) не ограничивается процитированными выше строками. Далее следует: «…Он всем руководит и вовлекает в ссоры. Он вызывает смятение и исчезает. Он создает фракции и приводит их в действие, натравливает одних на других и сам держится особняком, чтобы впоследствии, если позволят обстоятельства, извлечь из этого выгоды для себя». Не напоминает ли это оценки поведения Сиейеса в бюллетенях д'Антрега? Если верить Бареру, Комитет общественного спасения потребовал от Робеспьера доказательств подрывных действий Сиейеса и, поскольку они не были представлены, на том дело и закончилось и Сиейес был спасен. Это никак не совпадает со сведениями д'Антрега о сотрудничестве между Робеспьером и Сиейесом. Но и свидетельства Барера, и сообщения «Парижского агентства» никак не вяжутся с осторожной самооценкой Сиейесом своей деятельности («Я жил»), самооценкой, также, может быть, являвшейся лишь одним из скрытых ходов в политической борьбе. Пока мы еще не в состоянии последовать рекомендации Матьеза и провести проверку сведений о роли Сиейеса, содержащихся в документах д'Антрега. Она, быть может, станет осуществимой после всестороннего исследования его бумаг, хранящихся во Французском национальном архиве, да и то с оговоркой, что какие-то из маневров этого пронырливого и увертливого политика могли оставить после себя письменные следы.
Но и без такой проверки кое-что бросается в глаза. Сведения, сообщавшиеся агентами д'Антрега, явно были плодом их пусть ошибочного, но искреннего убеждения. Его вполне разделял граф Прованский (будущий Людовик XVIII), который в мае 1794 г. писал о «душе тигра у аббата Сиейеса, который ныне управляет Комитетом общественного спасения». А один из самых умных деятелей роялистского лагеря, Малле дю Пан, 28 февраля 1795 г. уверял: «Аббат Сиейес — самый опасный из людей, порожденных революцией».