«Пятая колонна» и Николай II
Шрифт:
В Одессе в патриотическое шествие бросили три бомбы. В Стародубе отряд еврейской «самообороны» из 150 человек, вооруженный револьверами, расстрелял «толпу громил». То есть безоружных горожан и селян. Еще один «погром» в Одессе описал Бабель: «Евреев били на Большой Арнаутской… Тогда наши вынули… пулемет и начали сыпать по слободским громилам». Как видим, началась драка и безоружных противников расстреляли. Причем в 1905 г. пулеметы считались новинкой, даже в армии их были единицы. А в одесской иудейской общине уже имелся пулемет и обученные пулеметчики. Видимо, примерно так же происходил «погром» в Киеве – из 47 жертв евреев насчитали 12.
Но в число этих же эксцессов вошли побоища, спровоцированные
Однако на Западе все эти разнородные столкновения сваливались в кучу именно под маркой «еврейских погромов». В США опять прошли массовые митинги и собрания, где клеймили «варварство» царя и русских. Был образован фонд помощи пострадавшим. Большие суммы внес Шифф. За две недели удалось собрать 1 млн долларов – колоссальную сумму для того времени. На какие нужды она пошла, история умалчивает. Но в России подготовка восстания шла полным ходом. Пользуясь «свободами», революционеры более чем в 50 городах создали собственные органы власти – Советы.
Деньги на это требовались немалые, и они были уже явно не японскими. Японии было больше незачем оплачивать смуту, да и нечем. Она совершенно издержалась. Обращает на себя внимание, что некоторые руководители революционеров оказались более информированными, оказывались в нужное время в нужном месте. Парвус и Троцкий, в отличие от других эмигрантов, восприняли Кровавое воскресенье как сигнал. Сразу же нелегально перешли границу, и здесь Троцкого взялся опекать Красин, хотя Лев Давидович еще не отметился никакими заслугами, а Красин уже считался видным большевистским лидером, членом ЦК. Он обеспечил начинающему революционеру проезд от Киева до Петербурга, надежное жилье. Когда возникла угроза ареста, переправил в Финляндию.
Подписание Манифеста 17 октября стало неожиданностью для многих российских губернаторов, министров. Но Парвус и Троцкий вернулись в Петербург как раз накануне Манифеста и объявления амнистии, когда стало возможным действовать безопасно. Два эмигранта, которых раньше в столице никто не знал, вошли вдруг в состав Петербургского Совета. Его председателем стал адвокат Хрусталев-Носарь. А его заместителем загадочным образом выдвинулся Троцкий, оттеснив Хрусталева-Носаря на роль своей ширмы. Однако и Троцкий не являлся главной фигурой. За ним стоял Парвус, державшийся в тени. По оценкам профессора Г. Л. Соболева, именно он определял политику Петербургского Совета [75]. В его распоряжении имелись какие-то очень большие средства. Они с Троцким начали массовыми тиражами издавать свои газеты, завалив ими Санкт-Петербург и Москву.
Важный центр революционной работы крутился и вокруг Горького. На его дачу в Куоккалу приезжали Рутенберг, Красин и другие революционеры, проводили совещания по подготовке всеобщей стачки, а потом вооруженного восстания. После объявления амнистии Горький с Красиным и нефтепромышленником Исидором Гуковским начал на деньги Морозова издавать первую легальную социал-демократическую газету «Наша Жизнь». С писателем были связаны и братья Свердловы. Старшего из них, Зиновия, в 1901 г. арестовали вместе с Горьким за размножение на мимеографе революционной литературы. «Буревестник революции» взял его под покровительство, формально окрестил и стал его «крестным» (хотя сам после отлучения от причастия порвал отношения с церковью).
Зиновий считал его приемным отцом, взял его фамилию Пешков. А в 1904 г., как раз перед революцией, он уехал в Нью-Йорк, его принял на хорошую должность миллионер-социалист. Второй брат, Яков Свердлов, в это же время перебрался на Урал и, будучи совсем молодым человеком, возглавил там структуры большевиков. Он тоже оказался почему-то очень информированным, еще в сентябре 1905 г. уверенно предупредил свою будущую жену К. Новгородцеву о скором переходе на легальное положение [71].
А вот Ленину до подобной осведомленности оказалось далеко. Он задержался в Швейцарии. Собрался ехать на родину в октябре, после амнистии. Из России дали знать, что в Стокгольме его будет ждать курьер с документами. Но в Швеции он никакого курьера не нашел, без толку ждал две недели. Прибыл в Петербург только в ноябре, когда все руководящие посты в революционном движении были уже заняты. Он оказался не у дел. Поехал в Москву – но и там не нашел себе достойного применения. Все эти факты приводят к выводу: теневые силы, готовившие первую русскую революцию, сочли лучшей кандидатурой на роль вождя Троцкого. Которого подпирал Парвус. А Ленина придержали, чтобы не мешал им.
Противостояние в России нарастало. В ноябре 1905 г. в Петербурге уже фактически возникло двоевластие. Ходила шутка, что в стране два правительства – графа Витте и Носаря – и неизвестно, кто кого арестует. О таких ли последствиях реформ толковали царю? О таких ли последствиях думал он сам, подписывая Манифест? Очевидно, как раз чего-то подобного государь опасался, когда медлил и колебался с таким шагом. А между тем и сам Николая II думал о реформах, но совсем иного рода и иного уровня.
О реформах шли разговоры и в Православной Церкви. Уже давно обсуждалась возможность восстановить канонические структуры управления, пост патриарха, упраздненный Петром I. В принципе, царь не возражал созвать Поместный Собор и решить этот вопрос. Но общий разброд в России сказался и на церковной верхушке. Одна ее часть оказалась тоже заражена западными веяниями, мечтала о «демократических» преобразованиях наподобие протестантских. Другая стояла за укрепление ортодоксального Православия, его защиту от чуждых влияний. При таком разбросе взглядов найти общие точки зрения было трудно. Любая кандидатура будущего патриарха не устраивала другие группировки, и созыв Собора откладывался в неопределенное будущее.
А в 1905 г. на встрече с высшим духовенством царь поинтересовался: до сих пор не ищете патриарха? Совершенно неожиданно для присутствующих он предложил на этот пост… себя. Да, Николай II готов был принять монашеский постриг и взять на себя руководство церковью. Передать престол младенцу Алексею при регентстве императрицы Александры Федоровны. А страной правили бы вместе, воссоздав «симфонию» светской и духовной власти, единения государства и православного народа, как было в начале династии Романовых, когда на трон был возведен несовершеннолетний Михаил Федорович, которому помогал править его отец – патриарх Филарет. Но митрополиты и епископы были ошеломлены. Предложение царя показалось им абсолютной нелепостью. Они сочли за лучшее промолчать. Что ж, государь правильно расценил это молчание…
Ну а 1 ноября, как раз в тот момент, когда ситуация в России становилась критической, Николай II и его супруга впервые встретились со странником, пришедшим в столицу из Сибири, Григорием Ефимовичем Распутиным. О нем уже шла слава Божьего человека, целителя – по его молитвам происходили выздоровления. Им интересовались дамы высшего света, среди них – дочери черногорского князя Николая Негоша Милица и Анастасия. Первая была замужем за великим князем Петром Николаевичем. Вторая – за герцогом Георгием Лейхтенбергским.