Пятая печать
Шрифт:
— Небось знал уже, что на нем шапка горит, — сказал Кирай.
— Для этого случая неудачное выражение, — заметил столяр. — Он ведь не крал, не обманывал, никаких преступлений не совершал, чтоб говорить, будто на нем шапка горит…
— Вот так так! — воскликнул Кирай. — Усвойте, господин Ковач, что воровство — это то, что считает таковым власть! И не пытайтесь объяснять иначе! Преступление — это все то, что государство или закон называют преступлением… Тут и раздумывать нечего! Вы можете сделать все, что угодно, любую подлость, но если закон
— Все же… это не совсем так, — запротестовал Ковач. — Сколько уже раз бывало — закон кого-то осуждает, а люди говорят, что это человек порядочный! И наоборот: сколько закон человека ни оправдывал, люди все равно считают его отъявленным мерзавцем, разговаривать с ним не хотят…
— Ну, знаете! Есть разница, благодарю покорно за такое дело, когда люди считают меня порядочным, а закон сажает в тюрьму! Что для вас лучше? Чтобы люди считали вас порядочным, а вы прохлаждались бы за решеткой, или люди болтали бы про вас, что хотят, за то вы разгуливали бы на свободе?
Ковач задумался:
— Да… Трудное дело… — произнес он наконец.
— Вот видите!
Дюрица вынул изо рта мундштук и обратился к Ковачу:
— Как здоровье вашей супруги, господин Ковач?
— Спасибо… все в порядке. Иногда голова побаливает, но это уж, по-моему, неизлечимо…
— Давление?
— Не знаю, что и делать. Сто восемьдесят, сто девяносто… Ниже редко опускается! Врач сказал…
— Сарваш?.. — спросил Кирай.
— Кто ж еще…
— Да, вот это врач — другого такого поискать! Для него не важно, кто перед ним, он так с вами поговорит — внимательно, деликатно, — лучшего и ждать не приходится…
— Еще бы… Так вот он сказал, что этому уже не поможешь. Особой опасности нет, но нужно за собой следить…
Трактирщик наполнил стаканы:
— Я ведь вам говорил, пусть пьет чай, который ей моя жена дала. Девять разных трав в нем смешано за неделю давление снижает. Десять глотков на ночь и десять утром. Вот и вчера вечером для жены готовил, можете убедиться — с тех пор, как принимает, все как рукой сняло…
— Наверное, у нее не так серьезно и было…
— Слава богу, не так…
— Раньше вы говорили, — перебил книготорговец, — что вечером свои расчетные книги просматривали, а теперь выясняется, что не только о мясе рассуждали, но еще и чаи распивали.
— Не распивал, а заваривал для своей жены! И деловые книги тоже просматривал, если вам так уж хочется знать…
Кирай ухмыльнулся:
— Вы в самом деле книги просматривали?
— Да! А вам-то что?
Книготорговец снова ухмыльнулся:
— И теперь уже не умрете?
— Смотрите-ка… — Рассмеявшись, трактирщик бросил взгляд на часовщика. — Это уже на вашу специальность посягают!
— Не мелочь ведь! — продолжал книготорговец. — Раз в жизни бывает…
— О чем вы? — спросил Ковач.
— О смерти…
— Так это уже не в жизни бывает!
Кирай расхохотался:
— Я ведь говорил, что вас унесут ангелы!
— Умирает как-то один тип, — вспомнил трактирщик, — и хочет домашним свое завещание объявить. Оставляю, говорит, Национальному музею сто тысяч пенгё. Вам, семье значит, оставляю двести тысяч пенгё. На богадельни еще триста тысяч пенгё. Тут жена говорит: но, дорогой, ведь у тебя ни полушки нет?! На что старик в ответ: верно, но пусть все видят, какой я щедрый!
— Вот это здорово! — восхитился Кирай. — Видите, как надо завещания составлять…
Он понизил голос:
— А как дела у мужа госпожи Шари?
Ковач затряс головой:
— Оставим эту историю, меня от нее тошнит…
— А… почему от нее должно тошнить? Нормальный законный брак, с венчаньем в церкви и регистрацией. Что тут может быть плохого?
— Мерзость!
— Да почему же? Старику досталась двадцатилетняя женушка — к тому же, надо признать, весьма прелестная кошечка, а бабенка, когда старик преставится, около двадцати тысяч пенгё получит…
— И дом! — добавил трактирщик. — И магазин… И виноградник в Хидегкуте!
— Магазин можно сбросить со счетов. Думаете, нужна ей эта лавка? Да если старик сегодня преставится, она назавтра же ее продаст.
— Пусть! А разве это не деньги? Нешуточное дело…
— Верно! А сколько она за эту лавку выручить может?
Коллега Бела потер подбородок:
— Стало быть, так… дом на углу, то есть угловой магазин, и внутри тоже все хорошо налажено. Старик, он понимал толк в деле, это уж точно.
— Это точно… да и теперь еще понимает…
— Еще бы не понимал… В общем, если все подсчитать, то тысяч двадцать — тридцать она за нее получит.
— Мать твою!.. — удивился Ковач. — Будь у меня такие деньги, забросил бы лиру до смертного часа.
— Одним словом, эта маленькая бестия знает, что делает! — заявил Кирай. — А скажите, разве старик прогадал? На что ему деньги? Что он — в Монте-Карло с ними поедет? Или в могилу с собой возьмет? Не по силам ему уже ни дом, ни лавка. Обеспечил себе под старость несколько счастливых деньков — и плевать ему на весь мир! Будет себе валяться с этой кошечкой и рыгать во все тяжкие…
Ковач скривил губы:
— Все же… подумать только! Эта девочка не старше, чем был его собственный сын…
— Ну и что? Это только подтверждает, что старик не промах. Посмотрите на господина Дюрицу! Ему до шестидесяти еще вон сколько, а он о порядочной женщине уже и не помышляет… приходится с несмышлеными девочками тяжкий грех на душу брать…
Трактирщик поморщился:
— Ну, это уж вы слишком, господин Кирай!
Кирай откровенно перепугался.
— Да это я так, пошутил, честное слово… Не сердитесь, мастер Дюрица!