Пятая жертва
Шрифт:
– Я смотрю, Геннадий увлекается религиозной литературой? – Валандра перевела взгляд с «иконы» на полки серванта, где выстроилась целая батарея томов и брошюр, названия которых не оставляли никаких сомнений в их православном содержании.
– «Увлекается» – не то слово! – радостно воскликнула Алевтина Павловна, – он весь в этом! – она вытянула вперед здоровую руку и стремительно нарисовала в воздухе некое подобие эллипса, чьи очертания призваны были вместить в себя всю религиозную литературу,
– Он мне тут ничего не велит трогать – даже пыль протирать не разрешает! Всегда сам…
– А что-то я икон у вас не вижу? – деликатным тоном спросила Валандра.
– Есть у меня парочка, только Гена мне строго-настрого запретил их вешать!
– Почему? – удивилась Вершинина, взгляд которой снова переместился на фото Преображенского.
– У него дед заместо иконы. Он так прямо мне и заявил! Не знаю толком: плохо это или хорошо… – в голосе Алевтины Павловны поубавилось победных литавров.
Валандра обернулась к ней и молча пожала плечами.
– А что же это мы чай не пьем? – спохватилась Алевтина Павловна, – вы сидите, а я сейчас, – она было направилась бодрым шагом в кухню, но около самой двери остановилась.
Снова занявшая свое место на диване Валандра вопросительно посмотрела на нее.
– Чтоб вы не скучали, – Алевтина Павловна засеменила к серванту, открыла правую нижнюю створку и достала большой фотоальбом, обтянутый бордовым бархатом, – вот, посмотрите, – она положила свою драгоценность Валандре на колени.
– Это я еще успею сделать, – Вершинина бережно переложила альбом с колен на диван, – давайте-ка я вам лучше помогу.
– Сидите! Сама управлюсь, – Алевтина Павловна махнула правой рукой, – я уже приноровилась. Чай-то – это не стирка, не уборка!
– И все-таки, – настаивала Валентина, которая уже поднялась с дивана и готова была идти на кухню.
– Ну раз уж вы так хотите… – неуверенно проговорила хозяйка.
– На кухне и попьем, – предложила Валентина, – чего сюда таскать-то?
На кухне царил образцовый порядок: чистые накрахмаленные занавески, ослепительно-белый кафель, с которым у Валандры почти всегда ассоциировалась больница, сверкающие такой же белой поверхностью стенные шкафчики, на подоконниках – ухоженная комнатная флора.
– Откройте вон ту створку, там чашки, – Алевтина Павловна указала на шкаф, стоявший в углу.
– А вот и чайник поспел, – Валандра поставила на стол две бледно-розовые с золотой каемочкой чашки и сняла с плиты пыхтящий чайник, в котором весело булькал кипяток, – Алевтина Павловна, я вас прошу, сидите, я сама.
Вскоре благодаря дружным усилиям хозяйки и гостьи на столе появились вазочки с абрикосовым вареньем, печеньем и конфетами, незатейливая эмалированная
– Ну вот, – Алевтина Павловна обвела стол удовлетворенным взглядом, – кажется, ничего не забыла.
– Какая прелесть, эта мята! – Валандра положила себе в чашку благоухающий сладкой прохладой узкий листик.
– Это у меня Гена на даче выращивает… – с затаенной нежностью и восхищением в голосе пояснила Алевтина Павловна, – я ведь, знаете, на даче-то не бываю, давление…
Она тяжело вздохнула.
– А так хотелось бы! Раньше-то я, бывало, там все лето проводила. Да какое там лето – от зимы до зимы! А теперь вот – совсем расклеилась!
– Да какие ваши годы, Алевтина Павловна, – шутливо сказала Валентина, – съездите вы еще на дачу, и не один раз!
Ей хотелось приободрить Алевтину Павловну.
– Не-ет, – сокрушенно протянула та, – ушли мои годы. Мне теперь до гробовой доски эта квартира прописана.
Она грустно покачала головой.
– Неужели так серьезно? – Валандра заглянула ей в глаза.
– Шкалит и шкалит… Двести да двести двадцать. Вы думаете, почему я руку-то сломала? Упала… Да так неудачно! Смещение большое, вот в больницу и попала. Одно утешение – Геннадий.
– Да-а, – сочувственно протянула Вершинина, – а где у вас дача?
– В Квасниковке. Местность живописная, заливы… эх!
– У моей бабушки там была дача, – соврала Валентина.
– Она жива?
– Нет, умерла семь лет назад.
– Сколько же ей лет было? – поинтересовалась Алевтина Павловна, – вы себе еще чаю-то наливайте, не стесняйтесь!
– Бабушка моя пожила на славу. Умерла в девяносто три года, – на этот раз Валандра сказала чистую правду.
– Хорошо, – Алевтина Павловна задумалась, – если вы в нее, то и вам на роду написана долгая жизнь.
– Дача у нее на Песочной была, – вспомнила Вершинина одну из Квасниковских улиц.
– Да что вы! – воскликнула Алевтина Павловна, – а у меня на Речной. Это ж совсем рядом!
– У вас какой дом?
– Двенадцатый, – глаза Алевтины Павловны заблестели.
– А у нас – шестой.
– Надо же! – известие о том, что ее дача находилась в непосредственной близости к мифической загородной резиденции гостьи прямо-таки развеселила Алевтину Павловну.
– Извините, – Валандра привстала, – мне в туалет нужно.
Коркина с понимающей улыбкой кивнула. Вершинина проскользнула в прихожую, достала из сумки мобильный и только потом пошла в туалет. Переместившись в ванную, она включила воду и набрала номер дежурки.
– Маркелов слушает, – зазвучал спокойный тенор Вадима.