Пятерка с хвостиком и другие веселые повести
Шрифт:
— Погоняй вперёд!
И Кныш послушно поплыл вперёд, за ним дед, а за дедом уже мы.
Только мы отъехали от острова, как Кныш заскулил:
— Отпустите, диду! Отпустите, пожалуйста!
И голос у него стал такой плаксивый. Даже не верилось, что это говорит здоровенный дядька, который может выпить одним духом пол-литра денатурчина. Я с удивлением смотрел на него. Вот тебе и бандит, вот тебе и хищник! А я ещё его боялся — чуть не помер от страха.
Кныш ныл всю дорогу:
— Диду, неужели вам больше всех надо? Отпустите… Что я — у вас разве что-то украл?
Дед молчал, будто и не слышал.
Так мы доехали до самого села.
— Теперь складывай рыбу в сети — на плечо, и пошли! — приказал дед.
И Кныш подчинился. Я только диву давался, что всё вышло так просто — без выстрелов, без драки. И связывать не пришлось. Была на дедовой стороне какая-то сила, которой не мог ослушаться Кныш.
Дальше было ещё проще. Мы пришли к милиционеру товарищу Валигуре, разбудили его. Он вышел заспанный, в шлёпанцах на босу ногу, но в кителе, в галифе и даже в фуражке.
Посмотрел и сказал:
— Ага, понятно. Зайдите в хату.
Мы зашли. Товарищ Валигура сел за стол и стал писать протокол. Писал он долго, часто останавливался и, склонив голову набок и поглядывая искоса на написанное, перечитывал. Наконец сказал:
— Свидетели, распишитесь, пожалуйста. Вот тут, — и ткнул пальцем, глядя на нас.
Мы с Кукурузо покраснели. Нам никогда в жизни не приходилось расписываться.
— Давай-давай, — сказал дед, расписался и передал ручку мне.
Я кривыми буквами нацарапал свою фамилию и передал ручку Кукурузо. Он лихо расписался, ещё и ловкий хвостик в конце поставил — совсем как взрослый. Я сразу же пожалел, что сам этого не сделал, — мне стало стыдно за свою детскую подпись. Товарищ Валигура улыбнулся и похлопал Кукурузо по плечу:
— Молодец. Сразу видно, что по письму пятёрка.
Кукурузо отвернулся, пряча глаза. Мне уже не было стыдно за свою подпись.
Потом милиционер сказал:
— Спасибо вам, товарищи.
И по очереди пожал руки деду и нам.
И мы ушли.
А Кныш остался…
Я шёл и думал:
«Ну вот всё и кончилось. Какие же мы всё-таки герои! Задержали настоящего браконьера. Ну, не совсем, может, сами, но без нас ничего бы не было. Это точно. Вот теперь мы можем снискать славу, о которой так долго мечтали. Можем стать настоящими героями на всё село, а то и на район, а может, даже на всю область. И в газете про нас могут написать запросто. И по радио. А по телевизору что — нет? И Гребенючка будет смотреть на меня сияющими глазами, счастливая тем, что знакома со мной. А Карафолька будет плакать от зависти в углу, давясь своими пятёрками… И люди будут только и говорить друг другу шёпотом: «Вон пошли хлопцы… Те самые… Герои!»
Но… ничего этого, к сожалению, не будет. Потому что Кукурузо не хочет, чтобы кто-то знал про остров, про то, как он был Робинзоном, и всё остальное. И потому нельзя ничего рассказывать. Он и деда просил, и товарища Валигуру (милиционера), чтоб всё это осталось тайной.
Таким образом, снова надо пропадать в неизвестности.
Эх-хе-хе!
В тот же самый день вечером Робинзон Кукурузо окончательно перебирался с необитаемого острова имени Переэкзаменовки на Большую землю.
Оркестры не играли, журналисты не щёлкали фотоаппаратами, тысячи людей не толпились с букетами цветов на берегу, встречая героя.
Было тихо.
Только изредка лаяли в селе собаки да квакали в камышах лягушки.
Глава Последняя, заключительная
Прошло лето, пролетели беззаботные каникулы, и вот опять парта, опять каждые сорок пять минут звонок, опять: «Кто не приготовил домашнего задания, поднимите руку!», «Иди к доске!», «Выйди из класса!…» Будничная школьная жизнь прежнего пятого, нынешнего шестого «Б».
Я сижу на своём обычном месте у окна, смотрю, как гоняет по двору школьный пёс Собакевич, и вспоминаю все события прошедшего лета: остров, Кныша, «юных следопытов»…
И уже не впервые думаю я: «Неужели всё-таки случайно попал Кукурузо именно на тот остров, возле которого браконьерствовал Кныш? Что-то очень странное и счастливое стечение обстоятельств».
Я уже спрашивал его об этом. Но он не признаётся, только посмеивается. Но я почему-то уверен, что не случайно. Скорее всего, в то время, когда я был в Киеве, он выследил Кныша и уже тогда придумал «бежать» на остров. Вот Кукурузо! Вот хитрюга!
Неожиданно мысли мои прерывает голос Галины Сидоровны:
— Рень, к доске!
И я чувствую, как мой правый локоть подпрыгивает вверх, — это встает, подымая крышку парты, мои сосед. Мой сосед и друг Кукурузо. Да-да, он выдержал переэкзаменовку (а что же вы думаете!) и тоже перешёл в шестой класс.
О, то были очень напряжённые дни, после возвращения с острова.
Вначале я только ходил под окнами у Реней и на всех цыкал. На Полкана «Цыц!» — не гавкай. На корову Контрибуцию «Цыц!» — не мукай. На свинью Манюню «Цыц!» — не хрюкай. Следил, чтобы никто не мешал готовиться моему другу.
А потом я убедил его, что лучше готовиться вдвоём, что мне это тоже необходимо, потому что я ничего не знаю.
Сначала он отнекивался: «Не надо мне твоих жертв!» Но я сказал: «Так ты что — хочешь быть лучше меня? Хочешь всё знать, а я, значит, оставайся дуралеем неграмотным? Это нечестно, это не по-товарищески!» И он вынужден был согласиться.
Весь август мы готовились вдвоём. Не скажу, чтоб это было очень интересно, интереснее, чем, например, играть в футбол, в цурки-палки или ловить рыбу… Но кто сказал, что для друга надо делать только то, что интересно!
На переэкзаменовку я пошёл тоже вместе с Кукурузо. И диктант мы писали вдвоём. Галина Сидоровна сразу поняла, почему я пришёл, и сказала: «Садись тоже пиши, тебе это полезно». И, вы знаете, я написал хуже, чем Кукурузо. Он сделал две ошибки, а я три. Недаром всё-таки он брал с собой грамматику на необитаемый остров. Да и пока я был в Киеве, он тоже не только свёклу и картошку чистил…
И вот теперь он стоит у доски и уверенно пишет упражнения. И ни разу не ошибся.
Кстати, я знаю, что в книге «Робинзон Крузо» лежит у него бумажка с одним адресом.