Пятерка
Шрифт:
Моби Дик? Первая прочитанная Майком книга, которая ему понравилась. Он даже украл ее в публичной библиотеке Богалусы, когда библиотекарь ему сказал, что ему еще рано такое читать. И он очень болел за белого кита и хотел, чтобы тот снова жил.
— Верно, — сказал Терри, когда решил, что можно уже говорить. Обращался он прямо к Майку. — Именно репозиционирую.
— А чего бы нам не остановиться и не репозиционировать твою задницу на обочину прямо сейчас? — спросила Берк в совершенно очаровательной манере.
— Потому что, — ответил он с большим достоинством, — я в игре, как вот Джордж. На это турне. Я буду делать то, что делал всегда. И никто не скажет,
— Не могу поверить. Не могу поверить, — повторяла Ариэль, и Кочевник подумал, что никогда не слышал у нее такой страдальческой интонации. — Когда ты уйдешь, Терри, кончится все. Никто тебя заменить не сможет, кто бы он ни был.
— Ну, не знаю, — начал Джордж. — Есть же…
— Мне кажется, тебе лучше бы заткнуться, — перебил Кочевник, и Джордж замолчал.
— Вот объясни ты ему, блин, — попросила Берк.
— И ты свой вулкан с лавой заткни тряпкой! — огрызнулся Кочевник.
— Ура-ура, радость-радость! — засмеялся Майк смехом могильщика. — Живем мгновением, братья!
Кочевник приложил пальцы к вискам и сполз по сиденью вниз. Кондиционер тарахтел как бешеный, но работал ли? Кочевник приложил руку к отверстию трубы — слабое дуновение прохладного воздуха, но не холодного. Да готовил ли Джордж вообще «Жестянку» к дороге на прошлой неделе, как должен был? Вот этот низкий скрежещущий шум — как если взять аккорд ми минор на дешевой сингапурской гитаре, — вроде бы набирает громкости и всех с ума сведет, пока машина доберется до Уэйко. Уже эта собака Джордж начал халтурить, а ведь только-только выехали.
— Так что, — спросил Терри дрогнувшим голосом, — все сейчас меня ненавидят?
Да, то еще турне намечается.
Последнее в таком составе. Может быть, последнее турне с кем-либо из них вместе, потому что как только начинает распадаться группа, император оказывается голым в ноль минут.
Штука в том, что император — это он. Он никогда не просил этой чести, не хотел ее. Но так получилось.
Он понял, слушая шум приборной доски и ощущая спиной гнетущее молчание, что такая хрень может развалить группу еще до того, как этот уик-энд кончится. В лучшем случае их будет сильно штормить. И что он может сделать вот сейчас — вот прямо в эту блядскую минуту, — чтобы они увидели, что он все еще император, а «The Five» — все еще группа и будет ею, пока он не скажет, что уже нет?
В гуще хаоса мелькнула мысль, и Кочевник за нее ухватился.
— Да никто тебя не ненавидит. Казалось бы, я должен, но тоже нет. По-моему, всякий должен делать то, что считает правильным. И еще я думаю, что мы должны написать новую песню.
Все промолчали.
— Новую песню, — повторил Кочевник и обернулся оценить реакцию.
Берк сидела с закрытыми глазами, Майк бессмысленно смотрел в окно, Терри подолом рубашки протирал очки. Слушала только Ариэль.
— О чем?
— Не знаю. Просто новую.
— Но в чем идея?
— Да нет никакой идеи. Написать новую песню — и все.
— Хм… — Ариэль нахмурилась. — В смысле — вот с потолка взять?
— Нет.
Кочевник понял ее вопрос, потому что они не так работали. Большая часть оригинальных песен, которые исполняла «The Five», — мелодии вроде «Отпускай», «Парад страданий», «Не нужно мне твое сочувствие», «Очередной» или «Бледное эхо» — были написаны совместно Кочевником и Ариэль. Кое-что еще написал Терри — и в одиночку, и с каждым из двух ведущих певцов.
— Не с потолка, — продолжал Кочевник. — Я хочу, чтобы все на эту тему подумали. Объединим головы.
— Это мы-то объединим головы? — Берк прервала свой демонстративный сон. — И что значит — «все»?
— То и значит. Мы все должны работать над новой песней. Вместе. Не только мы с Ариэль, а вся группа. Начать, может, стоит с текста. Каждый пишет несколько строчек.
Густые брови Майка взлетели вверх.
— Как ты сказал?
— Сказал, что каждый внесетевой вклад в текст. Слишком сложная мысль?
— Для меня — да, — ответил Майк. — Я вот ни хрена не поэт. Строчки в жизни не написал.
— И я тоже, — поддержала его Берк. — Не моя это работа.
— Можно мне сказать? — спросил Джордж и в наступившей паузе продолжил: — Мне эта мысль кажется хорошей. В смысле — отчего бы и не попробовать?
— Рад, что ты так думаешь, — кивнул Кочевник. — Потому что ты тоже будешь участвовать.
— Я? Да брось ты. Если в этом мире кто и не умеет писать песни, так это я.
— А ты пробовал?
— Нет, и как раз потому, что не могу. Я кое-как знаю, что такое звук, но такого немузыкального, как я, еще поискать.
— Но ты же сам сказал: отчего не попробовать хотя бы?
Джордж не успел ответить, как Берк сказала:
— Ладно, до нас дошло. — В ее голосе звучали снисходительные нотки, от которых Кочевнику подумалось: а не надо ли было давно уже дать ей по морде и на этом покончить? — Ты ищешь что-то такое, что удержит нас вместе? И чтобы все мысли были только о турне? Типа занять душу работой или что-то в этом роде?
— Может быть. — Горло сдавило спазмом, как бывало при аллергической реакции, из-за которой он всегда держался подальше от всех молочных продуктов. — А может быть, людям полезно давать голове работу.
— Попробовать можно, брат, — согласился Майк, — но я свои пределы знаю.
— И я тоже, — кивнула Берк. — И это не заставит меня забыть. Послушай, если даже мы все сядем вокруг костра и сочиним новую «Кумбайю», [3] все равно будем знать, что дело кончено. Я имею в виду — всерьез. Без Джорджа и без Терри мы уже будем не те. Да, можем найти другого разъездного менеджера и устроить прослушивание для нового клавишника, но…
3
Кумбайя (искаженное come by here) — народная песня, традиционно распеваемая у костра. Известна в исполнении Джоан Баез.