Пятеро, что ждут тебя на небесах
Шрифт:
— Эдди, — наконец произнес он, — очень любил свою жену. — Он опустил руки и поспешно добавил: — Правда, я никогда ее не видел.
Четвертый человек, которого Эдди встретил на небесах
Эдди не успел и глазом моргнуть, как очутился в маленькой круглой комнате. Горы исчезли, исчезло и нефритовое небо. Он почти касался головой оштукатуренного потолка. В этой выкрашенной в коричневый цвет комнате, незатейливой, как корабельная каюта, не было ничего, кроме деревянного табурета и овального зеркала на стене.
Эдди встал перед зеркалом. Но его силуэта в зеркале не было. В нем отражалась только комната, которая вдруг увеличилась в размерах, и в ней появилось множество дверей. Эдди обернулся.
Потом закашлялся.
Звук кашля поразил его, точно исходил не из его, а чьей-то
Когда же этос ним случилось? — подумал Эдди. Он коснулся своего лица — кожа явно изменилась с тех пор, как он был с Руби. Она стала тоньше и суше. Его тело, еще недавно — при встрече с капитаном — тугое, как натянутая резина, теперь было вялым, по-старчески дряблым.
Тебе предстоит встретиться еще с двумя,сказала Руби. А что потом? Он почувствовал тупую боль в пояснице. Больная нога затекла. Эдди догадался, что с ним сейчас происходит то же, что случалось всякий раз, когда он переходил на новый уровень небес. Он все больше и больше увядал.
Он подошел к одной из дверей и распахнул ее. И вдруг оказался во дворе дома, которого он никогда прежде не видел, в совершенно незнакомом месте, похоже, на чьей-то свадьбе. На зеленой лужайке толпились гости с серебряными тарелками в руках. В дальнем углу лужайки виднелась арка, обвитая красными цветами и ветвями березы, а в противоположном углу лужайки была дверь, через которую Эдди только что вошел. В толпе людей стояла невеста, молодая и хорошенькая; она вынимала из золотистых волос гребень. Жених был долговязый и худой. На нем был черный свадебный костюм, в руке он держал шпагу, на острие которой было надето кольцо. Он наклонил шпагу перед невестой, и та, под радостные возгласы гостей, взяла кольцо. Эдди слышал голоса гостей, но не мог понять, на каком они говорят языке. На немецком? На шведском?
Эдди снова закашлялся. Гости посмотрели в его сторону. Казалось, все они улыбаются, но улыбки эти почему-то его испугали. Эдди поспешно попятился к двери, через которую вошел, чтобы вернуться в круглую комнату. Однако оказался не там, а на другой свадьбе, на этот раз ее устроили не во дворе, а в помещении, в большом зале. Эдди показалось, что гости были испанцами. У невесты в волосах был оранжевый цветок. Она танцевала то с одним гостем, то с другим, и каждый вручал ей мешочек с монетами.
Эдди не смог сдержаться и снова закашлялся. Кое-кто из гостей посмотрел в его сторону, и он опять ретировался через дверь и снова попал на свадьбу, на этот раз, похоже, африканскую, где гости лили вино на землю, а новобрачные, взявшись за руки, прыгали через метлу. Следующая дверь привела Эдди на китайскую свадьбу, где под радостные возгласы гостей устраивали фейерверки. Очередная дверь привела его еще на одну свадьбу, вероятно, французскую, где новобрачные пили из чаши с двойными ручками.
Сколько же это будет продолжаться? — подумал Эдди. На всех этих свадьбах озадачивало то, что не видно было ни машин, ни автобусов, ни лошадей, ни повозок — непонятно было, как все сюда добрались. И похоже, никого не волновало, как они отсюда выберутся. Гости бродили по кругу, и с ними Эдди, которому все улыбались, но с которым никто не заговаривал, в точности как на тех немногих свадьбах, на которых он побывал в свое время на земле. Но его это устраивало. На свадьбах, по мнению Эдди, было немало неловких минут, например, когда гостей приглашали танцевать или просили поднять невесту, сидящую на стуле. В такие минуты Эдди казалось, что нога его раскалялась и что все присутствующие это видели.
Из-за этого Эдди редко ходил на всякие празднества, а если и попадал туда, то по большей части держался особняком, а чтобы как-то скоротать время, выходил покурить на стоянку машин. Правда, довольно долго ему не к кому было ходить на свадьбу. Но в последние годы его жизни работавшие с ним подростки повзрослели, начали вступать в брак, и ему снова пришлось доставать из платяного шкафа выцветший костюм и надевать рубашку с воротничком, больно врезавшимся в толстую шею. К тому времени раненая нога Эдди деформировалась, колено поразил артрит, и он так сильно хромал, что его уже не просили участвовать ни в общих танцах, ни в зажигании свечей. Его считали одиноким, замкнутым стариком, от которого уже ничего не ждали — разве что улыбку, когда фотограф подходил к столу, за которым он сидел с другими гостями.
А теперь в своей рабочей одежде он переходил от свадьбы к свадьбе, от одного торжества к другому, от одного языка, торта и музыки к другому языку, торту и музыке. Схожесть свадеб ничуть не удивляла Эдди. Он и прежде думал, что свадьбы во всех краях похожи. Чего он действительно не мог понять, так это того, какое отношение все эти свадьбы имеют к нему.
Эдди переступил очередной порог и на этот раз оказался в итальянской деревне. Вокруг на холмах виднелись виноградники и сельские постройки из известкового туфа. У большинства мужчин были влажные, зачесанные назад черные волосы, а у женщин темные глаза и прекрасные лица. Эдди отыскал себе место возле стены и оттуда принялся наблюдать за женихом и невестой, которые ручной пилой распиливали бревно. Звучала
Подружка невесты, в длинном бледно-сиреневом платье и вышитой соломенной шляпке, с корзиночкой засахаренного миндаля в руке, медленно двигалась в толпе гостей. Издалека казалось, что ей лет двадцать.
— Per l’amaro е il dolce?.. — спрашивала она, предлагая сладости. — Per l’amaro е il dolce? Per l’amaro е il dolce?
При звуке ее голоса Эдди задрожал. Покрылся испариной. Ему захотелось бежать без оглядки, но ноги словно вросли в землю. Девушка шла прямо к нему. Из-под полей шляпки, увитой бумажными цветами, она взглянула на него.
— Per l’amaro е il dolce? — Она улыбнулась и протянула ему миндаль. — В горечи и в сладости?
Темные волосы упали ей на глаза, и сердце Эдди чуть не выпрыгнуло из груди. Губы его медленно приоткрылись, и из самой глубины его существа мало-помалу потянулся звук — начало имени, того единственного, что приводило его в подобное состояние. Он упал на колени.
— Маргарет… — прошептал он.
— В горечи и в сладости, — повторила она.
Эдди с братом сидят в ремонтной мастерской.
— Это, — гордо произносит Джо, держа в руках дрель, — новейшая модель.
На Джо клетчатая спортивная куртка и черно-белые кожаные туфли. Эдди считает, что Джо одет слишком модно — а модно, в его представлении, значит «выпендрежно». Но ведь Джо теперь коммивояжер в компании, торгующей хозяйственными товарами, и Эдди, что годами носит одно и то же, ему не судья.
— Да, сэр, — продолжает Джо. — И еще вот что: она работает от батарейки.
Эдди осторожно берет в руки батарейку, маленькую вещицу под названием «Никелевый кадмий». Трудно поверить в ее реальность.
— Включи, — говорит Джо, протягивая Эдди дрель.
Эдди нажимает кнопку. Дрель взрывается грохочущим визгом.
— Здорово, а? — кричит Джо.
В то утро Джо рассказывает Эдди о своей новой зарплате. Она в три раза больше, чему Эдди. Потом Джо поздравляет Эдди с повышением: он теперь будет главным по ремонтным работам на «Пирсе Руби» — должность, которую когда-то занимал их отец. Эдди хочется ответить ему: «Если ты считаешь, что это такая прекрасная работа, почему бы тебе самому на нее не пойти, а я бы пошел на твою?» Но он этого не говорит. Эдди никогда не говорит о том, что его по-настоящему волнует.
— Привет! Кто-нибудь тут есть?
В дверях стоит Маргарет, в руках у нее скрученные в рулончик оранжевые билетики. Эдди, как обычно, скользит взглядом по ее лицу, по ее оливковой коже, по кофейного цвета глазам. Этим летом Маргарет стала кассиршей на «Пирсе Руби» и теперь носит традиционную форму работников парка: белая рубашка, красный жилет, черные бриджи, красный берет, а чуть ниже ключиц — нашивка с ее именем. От одного вида этой нашивки у Эдди портится настроение, а еще больше от того, что рядом стоит его преуспевающий братец.
— Покажи ей дрель, — говорит Джо, поворачиваясь к Маргарет. — Она работает от батарейки.
Эдди давит на кнопку. Маргарет зажимает уши.
— Да она громче твоего храпа, — говорит она.
— О-хо-хо! — со смехом кричит Джо. — 0-хо-хо! Что, попался?
Эдди смущенно опускает глаза, а потом смотрит на улыбающуюся Маргарет.
— Можешь выйти на улицу? — спрашивает она.
Эдди в ответ машет дрелью:
— Я же работаю.
— На одну минутку, хорошо?
Эдди медленно поднимается и вслед за ней выходит из мастерской. Солнце бьет ему прямо в лицо.
— СЧАСТЛИ-ИВОГО ДНЯ РО-ОЖДЕНИЯ, МИС-СТЕР ЭДДИ! — хором выкрикивает группа ребятишек.
— Хорошо, пусть так и будет, — говорит Эдди.
— Так, ребята, вставьте свечи в торт! — кричит Маргарет.
Дети стремглав бегут к стоящему неподалеку складному столику, на котором возвышается прямоугольный, со сливочной начинкой, торт. Маргарет наклоняется к Эдди и шепчет ему на ухо:
— Я обещала им, что ты разом задуешь все тридцать восемь свечей.
Эдди усмехается. Он наблюдает, как его жена управляется с детьми. Его всегда радует то, как легко она находит с ними общий язык, и удручает, что она не может их рожать. Один врач сказал, что это из-за нервов. Другой — что она слишком поздно на это решилась, ей надо было рожать до двадцати пяти. В конце концов у них уже не осталось денег на докторов.
А теперь Маргарет уже почти год как говорит с ним о том, чтобы взять ребенка на воспитание. Она пошла в библиотеку. Принесла домой необходимые документы. Эдди сказал ей, что они теперь для этого слишком старые. На что она спросила:
— Кто же может быть для ребенка слишком стар?
Эдди обещал подумать.
— Готово! — кричит Маргарет, стоящая рядом со столиком. — Давай, мистер Эдди! Задувай! Ой, погоди, погоди…
Она опускает руку в сумку и достает фотоаппарат, замысловатое приспособление с круглой вспышкой.
— Шарлин дала мне им попользоваться. Это «Полароид».
Маргарет готовится к фотографированию, Эдди склоняется над тортом, дети, сгрудившиеся вокруг него, с восхищением смотрят на тридцать восемь горящих огоньков. Один мальчишка тычет пальцем Эдди в бок:
— Погаси их все, ладно?
Эдди смотрит на торт. От глазировки почти ничего не осталось — она вся истыкана детскими пальцами.
— Сделаем, — говорит Эдди, не сводя взгляда с жены.