Пятеро в одной корзине
Шрифт:
– Рассмотрим в рабочем порядке.
Гайгородов любовно погладил край корзины:
– Подумать только, сколько прошло лет... А жив курилка!
– Вы считаете, что этот аэростат полетит?
– спросил директор.
– Убежден, - ответил Гайгородов твердо и представил нас.
– Делали вот эти молодцы! И заметьте, одни, без всякой поддержки, полностью из подручных материалов. Они и полетят!
Я посмотрел на Морозейкина. В его светлых наивных глазах читалась мука. Ах, как бы ему хотелось жить спокойно! Согласись он на полет, тогда придется обращаться в Комитет, а может быть, еще выше. И первое, с чем он столкнется, будет отказ: "Вы не осилите расходов", "Зачем ворошить прошлое?", "Выкиньте
А как просто загубить новое в зародыше! Допустим, образовать аттестационную комиссию, поставить вопрос о профессиональной пригодности экипажа или взять под сомнение надежность самого аэростата, нагромоздить проблемы... И все это сделать под видом научной озабоченности, государственного благоразумия, ответственности за жизнь людей, наконец!
Однако Морозейкин не только руководил учреждением. Как умный человек, он улавливал, что дует свежим ветром, когда на себя надо брать ответственность. Взваливал же на себя неблагодарный труд Сергей Павлович Королев, с которым вместе когда-то работал Морозейкин. Поэтому и стал он крестным отцом космонавтики, защищая ее от неверующих, порой облеченных большой властью.
Как ученый, Виктор Васильевич сознавал, что полет даст науке ценнейший материал. Тут прав Гайгородов. Даже сравнительные показатели, полученные в полетах многолетней давности, и сегодняшние сведения позволят не голословно, а фактами подтвердить тревожную экологическую проблему в жизни человечества. Несколько последних лет Морозейкин посвятил вопросу "парникового эффекта" в атмосфере. Исследования убедили его, что в воздухе сейчас стало больше не только углекислого газа. Значительно более быстрыми темпами происходит увеличение содержания метана. Анализ льда на полюсах, где зимовал Виктор Васильевич, показал, что за последние триста лет концентрация метана в атмосфере повысилась вдвое. Произошло это главным образом за счет производственной деятельности людей. Он разгадал механизм этого процесса, когда при сжигании человечеством минеральных топлив и биомассы окись углерода в атмосфере вступает в реакцию с радикальными группами углекислоты, и образуется метан. Этот газ, так же как и двуокись углерода, поглощает инфракрасное излучение с поверхности земли и усиливает "парниковый эффект", что может оказаться опасным вообще для органической жизни. Пробы с аэростата дали бы более точные цифры.
Беспокойство в глазах Морозейкина сменилось решимостью. Директор обернулся к многоопытному Гайгородову:
– Ну что ж, экипажу, кажется, пора начинать подготовку. Научным руководителем назначаю вас, Георгий Михайлович. А ответственным за снаряжение и старт будет,..
– Он поискал глазами Стрекалиса.
– Марк Исаевич, не возражаете?
"Мудрец!" - чуть не вскрикнул я, услышав это неожиданное решение. Из недруга Стрекалис вдруг превращался в приверженца уж если не по душе, так по обязанности.
Правда, Стрекалис, обжегшись на Виолетте Волобуй с попыткой опозорить Сенечку, попытался дискредитировать меня: застать спящим на ночном дежурстве. Но тут опять нарвался на Митьку. Обжившись и уверовав в свою значимость, пес значительно расширил сферу своего обитания. Охранял он теперь не только эллинг, но и обсерваторскую территорию в целом. Однажды ночью он обнаружил крадущегося человека и загнал его на двухметровый столб бетонного забора. Как Стрекалис взвился по абсолютно гладкой стенке - и бог не разберет. Марк Исаевич сидел бы там до утра, если бы не мое отходчивое сердце. Разъяренного Митьку я оттащил за ошейник на безопасное расстояние и, сделав вид, что не узнал Стрекалиса, крикнул:
– Слезайте и не вздумайте бежать!
– Я не могу слезть!
– простучал зубами Стрекалис.
– Митька, сидеть!
– приказал я собаке.
– Спустите меня отсюда, - потребовал Стрекалис, косясь в темноту, где в напряженной позе замер Митька.
Я не спеша приблизился к забору, в тусклом свете уличной лампочки посмотрел ему в лицо:
– Зачем вы ночью пытались проникнуть в Обсерваторию?
– "Зачем, зачем"... Не вашего ума дело!
Стрекалис сделал попытку спрыгнуть со столба, но страх перед высотой удержал его.
"Чего доброго, свалится и ноги поломает", - подумал я, соображая, как получше вызволить Стрекалиса. Можно, конечно, подойти к забору вплотную - он поставит ноги на мои плечи и спустится. Но такая церемония показалась для меня унизительной. Я пошел за стремянкой. Закрепляя створки лесенки, я услышал его голос:
– Только попрошу, чтобы этот случай остался между нами.
Ради высокой цели мирного сосуществования такой пункт соглашения меня устраивал.
– Обещаю. Пойдемте, чаем напою, - предложил я.
Поколебавшись, Марк Исаевич согласился. В дежурке за чашкой чая мы поговорили о пустяках, ни словом не обмолвившись о происшествии. Я вызвался проводить его. Когда мы вышли, из темноты на нас уставились два фосфоресцирующих глаза. Марк Исаевич снова дернулся, но я успокоил:
– Митька это. Не бойтесь! Он добрый.
В подтверждение моих слов, пес вышел на освещенный окном пятачок и дипломатично вильнул хвостом.
Так недавний зложелатель стал союзником.
7
Училищный комэска майор Золотарь вбивал в наши головы непреложные истины. Его изречения входили в нас, как гвозди.
"Ты не можешь себя чувствовать в безопасности, если в аэроплане ослабла хоть одна гайка", - говаривал он.
Радея о надежности аэростата, мы стали подвинчивать гайки в расшатавшихся знаниях. Кое-что мы основательно подзабыли. Пришлось восстанавливать знания о теории полета, метеорологических явлениях, устройстве приборов, технике ориентировки в облачности, практической и астрономической навигации, радиосвязи.
Особенно усердно мы готовили себя к полету в облаках, так как авиаторы, скорее всего, могли дать нам "зеленую улицу" только в нелетную погоду, да и Артура для его исследований больше устраивали именно циклоны. Мы изучали устройство вариометра, авиагоризонта, компасов, высотомеров2. Занимались радиостанцией, которая заменит нам в полете глаза и уши.
"Летать без радио в облаках, - учил Золотарь, - то же самое, что ночью гнать машину с потушенными фарами".
В комплект радиообеспечения входили радиоприемник, передатчик с микрофонной и телеграфией связью, радиокомпас. Мы должны были настраиваться на сигналы радиомаяков, запрашивать пеленги, получать от метеостанций сведения о погоде по маршруту, о направлении и скорости ветра на высотах, вести двусторонние переговоры с главной станцией слежения.
Не замедлили сказаться результаты нашей жарко вспыхнувшей дружбы со Стрекалисом. Марк Исаевич не только раздобыл для нас новейшую радиостанцию-портативку, но и добился ставки специального радиста, который должен был держать связь только с нами, не отвлекаясь на другую работу. Станция слежения находилась в радиобюро Обсерватории, свою рацию мы пока установили в эллинге.