Пятеро в одной корзине
Шрифт:
Овцы хотели пить - это ясно. Но где же чабаны? Почему они бросили животных на произвол судьбы? Пинками я расшвырял наиболее оголтелых. Острыми копытцами они могли порвать оболочку - как никак, а казенное имущество.
Артур и Сенечка проснулись уже после того, как оболочка просохла и овцы отхлынули, а вожаки козлы взирали издали воинственно и недобро.
Мы еще раз прошлись по степи до того места, где корзина впервые ткнулась в землю, подобрали разбросанную мелочь - экспонометр, патроны, Сенечкину запасную куртку, потерянный Артуром унт, мой нож
Я развернул рацию. Перед посадкой я упаковывал ее в деревянный ящик, выложенный изнутри поролоном. Приемник работал, однако передатчик отказал. Стал искать повреждение, не особенно веря в успех. После такой "мягкой" посадки не то что тонкий механизм с ювелирной пайкой, а орудийный лафет развалился бы на куски.
Стало припекать. Мы вылезли из меховых одеяний, оставшись в свитерах и спортивных брюках.
– Где же все таки люди?
– недоумевал Артур, озираясь на овец, безмолвным кольцом окруживших нас.
– По карте отсюда в семи километрах к северу поселок Карабулак. А восточной - в десяти - Джанысгой... Не может же быть, чтобы люди не видели нас, - сказал Сенечка.
– Если из поселков не заметили, то чабаны-то должны видеть! Может, прячутся?
– У нас рога, что ли?
– возмутился Артур.
Он расхаживав, заложив руки за спину, и вдруг замер. Мы вытянули шеи. Со всех сторон, обкладывая нас, как волков, мчались всадники. Под копытами вилась густая пыль.
– Тут что то не так, - прошептал Артур, бледнея.
Лава приближалась. До нас донеслись воинственные крики, гиканье. Наездники мчались, держа наперевес ружья и вилы. Сенечка потянулся к "Барсу", но Артур одернул его.
– Не смей! Истопчут!
– И пойдем как бычки под кувалду?
– огрызнулся Сеня, хотя уже ясно видел, что остановить выстрелом осатаневшую от гонки лавину было невозможно.
Передние на всем скаку попытались затормозить, но давнули задние, образовалась куча мала. Я и рта не успел раскрыть, как кто то заломил мне руки за спину и начал туго вязать веревкой. Рядом безмолвно бился Сенечка. Артур кричал, однако его вопли не доходили до торопких, деловых степняков, привыкших укрощать не то что людей, а трехлеток жеребчиков.
Дольше всех отбивался Митька, но и он скоро исчез из поля зрения. Котенчишку, наверное, вообще затоптали.
Через минуту другую мы тюфяками валялись в пыли, расхристанные, обезоруженные, грязные. Один из всадников - крепыш в лисьем малахае и пиджаке в клеточку - поднял руку с плеткой на кисти. Крики и гвалт мгновенно стихли.
– Кто такие?
– крикнул он фальцетом.
– С этого бы и начали, прежде чем руки-то ломать, - сказал Артур.
Всадник кивком сделал знак. Двое спрыгнули с коней, подхватили Артура под мышки, поставили на ноги.
– Все наши документы в планшете.
Кто-то разыскал сумку, услужливо подал всаднику в малахае. Тот читать не стал, а засунул планшет за голенище мягкого сапога.
– Разберемся, - он стегнул низкорослого конька, крутнулся на месте и вынесся из круга.
Нас перекинули через седла и погнали лошадей. В нос бил крепкий запах конского пота и полыни. Все косточки кричали надсадным криком. Самое скверное - не видно было, куда везут. Лицо билось о тугой лошадиный бок. В глаза, рот и ноздри летели ошметки земли, сухой и соленой на вкус.
Иногда с галопа лошадь переходила на рысь. Тогда тряска делалась совсем невыносимой. Я попытался переменить положение, но получил удар под ребро кнутовищем. Захлебываясь от боли и злости, стал крыть своего лиходея, его родителей, бабушек и дедушек.
– Дай передохнуть, мочи нет!
Мучитель натянул поводья.
– Хочешь, посажу в седло?
Не дождавшись ответа, он потянул меня за шиворот, вставил в седло, сам уместился на крупе. Я разлепил глаза. Впереди мчалась основная масса доморощенной орды. Там находились Артур и Сенечка. Сзади и по бокам неторопливо рысили те, кто отстал.
В поселок нас не повезли. Сгрузили на выгоне, затолкали в пустую овчарню. Сквозь маленькие оконца мутно тек солнечный свет. От овечьего старого навоза тянуло смрадом. Стала терзать жажда. Пить захотелось мучительно. Артур подошел к воротам, сквозь щели в иссохших досках виднелась жердь засова. Он пнул ногой. Приблизился пожилой бородатый стражник с двустволкой на ремне. Что то сказал по-казахски.
– Пить дай!
– рявкнул Артур
Караульщик выпалил длинную фразу и ушел в саманную сторожку, где, видно, собирались овцеводы в зимние ночи.
Прошло минут пять. Убедившись, что стражник и не думал поить нас, Артур стал колотиться боком, поскольку руки у него были связаны. Казах рассердился, стал что-то кричать, гневно потрясая ружьем.
– Пить дай, палач!
– взревел Артур.
Сторож потоптался, опять протрещал какую-то фразу и скрылся за дверью. Он так и не вышел из домика, хотя Артур раскачал ворота настолько, что они едва не слетели с петель.
– Давайте лучше развяжем руки, - подал мысль Сенечка.
Мы занялись этим делом, но оказалось, что степняки вязали узлы не хуже боцмана-сверхсрочника.
К нашей радости, у деревянного корыта в желобе скопилось немного тухлой воды. Слизывая остатки, я увидел ржавую скобу. Ею была прикреплена к стенке колода. Я привалился к скобе спиной и начал перетирать веревку.
Снаружи послышалось негромкое повизгивание.
– Митька!
Пес обежал овчарню, однако лаза не нашел. Тогда вынюхал место, где можно скорей к нам прокопаться. Артур ногой стал разгребать мусор, чтобы облегчить собаке работу. Вскоре показалась лохматая голова. Взвизгивая от радости, Митька поочередно облизал всем лица. Сенечка подставил ему связанные руки, надеясь, что собака поймет, разгрызет узел зубами. Однако четвероногий воздухоплаватель тут оплошал. Он никак не мог понять, чего от него ждут. Пес махал хвостом, щерился, изображая улыбку, лизал руки, но к веревке не прикасался.