Пятнадцать ножевых

Вязовский Алексей

— Так подкалымь, — водитель натянул кепку, открыл дверь стационара, приглашая на выход Елену, — Вон, доктор из шестой бригады — мануальщиком подрабатывает, кости вправляет. Алкашей сколько на вызовах — капельницы после работы ставят, из запоя выводят.

Ага, плавали, знаем. Дело хорошее и при набранной клиентской базе обеспечивает безбедную жизнь. Но не беспроблемную. А ну, случится осложнение во время процедуры. Да не дай бог похоронишь клиента — станешь своим человеком в прокуратуре, следователь вместо лучшего друга. И хорошо, если условным сроком обойдешься. А то придется вспоминать, зачем

мама писателя Васи Аксенова Евгения Гинзбург отправила сына учиться на врача. Как раз для того, чтобы отсидка легче проходила, на зоне доктора — уважаемые люди.

— А я слышала, что Мария Иванова из третьей, — вступила в разговор Томилина, — гороскопы составляет. Есть такая наука — называется астрология. По звездам и планетам можно узнать будущее. Представляете? Я тоже себе хочу заказать гороскоп.

— И сколько стоит? — поинтересовался Харченко

— Десять рублей

— Червонец?! Две бутылки водки? И чекушка в придачу!

Может, не все, но многое в жизни водитель мерил на бухло. И постоянно нас донимал разговорами в машине, что “напиток стал не тот”. Лучше бы продолжал «петросянить»...

— Лена, ты просто отдашь деньги мошенникам, — мы уселись в РАФик, Харченко принялся чистить машину. Зима в Москве выдалась ранняя, мокрый дождь то и дело переходил в снег.

— Почему ты так думаешь?

— Ну подумай сама. Астрологи утверждают, что на судьбу и характер человека влияют звезды и планеты в момент рождения.

— Да, так и есть. Ты кстати, кто по знаку Зодиака?

— Рыба.

— Ой, и я тоже, — Томилина заулыбалась, лукаво на меня посмотрела. — Мы очень похожи!

— В том-то и дело, что нет. Было даже такое исследование астрологических близнецов. То есть, детей, которые родились практически одновременно.

— И каков результат? — Лена заинтересовалась, наклонилась ко мне, обдав духами.

— Вполне ожидаем: никаких значимых совпадений между их судьбами не обнаружено. Близнецы вырастают людьми с различными интересами, способностями и характерами, как если бы, по мнению астрологов, они родились под разными созвездиями.

— Какой же ты умный, Андрей, — Томилина потянулась ко мне, но я оборвал ее порыв.

— Вон, Харченко уже идет. Давай на подстанции, — улыбнулся я.

— На работе?! Ты в своем уме?

Я засмеялся. Сексуальная революция в СССР еще не началась. Эх, невинное поколение, воспитанное книгой «О супружеской жизни».

— И на работе, и на крыше дома...

— Фу... какой ты пошляк, Панов!

Задорный румянец на щечках Томилиной мне сказал больше, чем ее слова. Похоже мысль то запала в головку подруги.

*****

Секс у нас случился. Только не тот, о котором я мечтал. И совсем не с Томилиной. По приезду на базу Лебензон экстренно собрал все свободные бригады в конференц-зале и устроил нам акт «любви». Не могу сказать, что нежной. Обошлось без долгих прелюдий:

— У нас на подстанции опять случилось ЧП! — грозно начал главврач, поглядывая на меня. А я что? А я ничего! Морда кирпичом, тайком руку на колонку Лене. Благо врачи впереди загораживают. Впрочем, она ее сбросила тут же — народу вокруг много.

— Прекратите шуметь! — это Галина Васильевна вскочила на помощь начальнику. — Себя не задерживайте!

Справедливо. Раз собрание

намечено, то оно состоится. Так что — раньше сядешь, раньше выйдешь.

— Фельдшер Каримов, наш коллега, находясь на вызове, вместо того, чтобы заниматься выполнением своих прямых обязанностей, начал распространять измышления, которые он почерпнул из передач радиостанции «Голос Америки»! Встаньте, Каримов, пусть наш коллектив полюбуется на такого героя в кавычках!

Встал, опустив понуро голову, парень лет двадцати пяти, ничем не примечательный. Ароныч продолжил про то, как возмущенный пациент накатал жалобу в советские и партийные органы и мы все должны немедленно отреагировать на сигнал. Я вспомнил, как кто-то писал про музыку в паузах между передачами на советском ТВ, никогда не имевшую автора и творимую самим усилителем. Гневные речи Лебензона наводили на ту же мысль и я невольно улыбнулся.

— Панов? Я что-то смешное сказал? Встаньте, когда к вам обращаются!

— Ничего смешного, Лев Аронович. Просто маму вспомнил, знаете, цепочка ассоциаций какая-то, вот и улыбнулся.

— Не умничайте мне тут! — гаркнул Лебензон. — Не время сейчас предаваться посторонним мыслям! Наш товарищ, член нашего коллектива, совершил серьезный проступок! Какие предложения будут от вас как от члена комсомольской организации?

Вот же сволочь, ручных пропагандонов тебе мало, так и меня подставить решил?

— Никаких предложений не поступит, — ответил я и, пока заведующий открывал рот для очередного обвинения, продолжил: — Я состою на учете в комсомольской организации мединститута, поэтому не могу вносить предложения в таковую по месту работы. Вместе с тем я считаю, что сознательный советский гражданин везде, в том числе и на вызове должен проводить работу с населением и разъяснять политику партии и советского правительства...

Лебензон слегка охренел. Пока что он только кивал как китайский болванчик — слова про КПСС всегда вгоняют любого советского человека в легкий транс, так что я продолжил:

— Каждый комсомолец должен уметь дать отповедь грязным инсинуациям, которые распространяют бесчисленные враги нашего самого передового в мире государства! — тут в зале кто-то из понявших, куда я веду свою речь, хрюкнул, сдерживая смех. — Надо спросить у нашего товарища: может, он излагал содержание передачи с целью осудить клеветнические измышления, а написавший жалобу сознательный советский гражданин просто немного не разобрался? Наверное, так и было, так же, Каримов?

Ароныч сидел как оплеванный. Вместо того, чтобы вызвать этого языкатого любителя вражьих голосов и предупредить, дабы тот поменьше трепался где не надо, он согнал зачем-то собрание. Впрочем, ответ на сигнал я ему только что продиктовал практически. По крайней мере, Каримов, если не совсем дурак, в объяснительной так и напишет. Сейчас эпоха расцвета политических анекдотов. И каждый второй из них начинают стандартным запевом: «Ехал я в трамвае, и какая-то тварь рассказала. Пока повернулся дать отповедь, негодяй вышел на остановке». То же самое, только другими словами, и Лебензон должен был написать. Так что продолжил он метать молнии уже с гораздо меньшим энтузиазмом. Что-то забухтел про космические корабли в Большом театре, опять зыркая на меня.