Пятнадцать ножевых
Шрифт:
О, старый знакомый. Буквально в паре десятков шагов загорает уже знакомый таксист. Надо же, и искать не пришлось. Подошел, собрался постучать костяшками пальцев по стеклу, как водила проснулся, будто не выводил только что рулады, слышные за несколько метров. Профессиональная чуйка, нечего сказать.
— Студент? Опять ты? Видать, судьба у нас кататься вместе, — сказал он, чуть опустив стекло. — Ну садись, не мерзни там.
Мы ехали, на этот раз молча. То ли у него настроение пропало ругать советскую власть,а, может, понял, что мне не до разговоров. И только когда мы подъезжали уже к конечной точке, до меня вдруг дошло: вот же оно, решение вопроса с доставкой, рядом сидит, мычит себе под нос какой-то бесконечный таксёрский напев.
— Ты как, подкалымить
— Спрашиваешь, студент. Все хотят. Желательно только, чтобы без уголовного кодекса, — хохотнул он.
— В Москву меня отвезешь сегодня?
— Да хоть в Архангельск, — заверил он вполне серьезно. — Только плати, доставлю в любую точку. До столицы — полторы сотни выкладывай, и домчу с ветерком. Во сколько выезжать?
— Давай часов в восемь. Вон тот дом, четвертый подъезд, — показал я.
— В половине девятого тогда, — уточнил водила. — Мне смену сдать, машину отогнать. На своей повезу, — объяснил он. — Белая «трёха», номер тридцать шесть семнадцать.
— Ну до встречи тогда, — ответил я и протянул ему рубль и три монетки по пятнадцать копеек за поездку.
***
Чуть не опоздал на семейный обед с участием будущего маминого мужа. Только успел зайти и спрятать деньги в дипломат, предварительно завернув их в рубашку, да руки с дороги помыть, как деликатно тренькнул дверной звонок. Так что выйдя из ванной, я столкнулся с разувающимся мужиком лет пятидесяти. Стройный, подтянутый. Сто процентов — бывший вояка. На лицо... Вот представьте певца Фредди Меркьюри, каким он был в конце жизни. Немного состарьте и уберите, как бы сказать помягче, налет метросексуальности. А усы оставьте, только с легкой рыжинкой. Не мужчина, а мечта любой дамы в возрасте «слегка за...».
Поручкались, представились. Прошли в комнату, где Валентина Семёновна накрывала на стол. Не успел я сесть на диван, как последовала первая заявка на лидерство:
— А ты почему матери не помогаешь? — вроде бы и мягко, полувопросом спросил, но сразу понятно — неспроста.
Панова тут же погасила зачатки конфликта, заявив, что помогать ей не надо, сама быстрее разберется. Мы сели слегка поодаль друг от друга и приступили к ритуалу просмотра телепередач. Что-то там диктор бубнил про тяжкую долю американских трудящихся и предстоящие выборы президента. Тема, для всех половозрелых отечественных мужчин чрезвычайно животрепещущая. А как же, сколько живу, обсуждение того, кто там сидит в Белом доме и что он кому сказал, занимают наше население чуть не в первую руку. Самой странной мне кажется надежда, что очередной сиделец из Овального кабинета зачем-то должен любить нашу страну, хотя довольно просто понять, что в первую очередь он эти чувства обязан испытывать к своей родине.
Вот и Федор Викторович, похоже, был в курсе всех перипетий предвыборной борьбы. По крайней мере, он сразу включился в обсуждение и начал добавлять реплики про актеришку Рейгана и дебила Картера. За кого он болеет, было непонятно, да я и не старался. Мало того, что мне по барабану, так я еще и результат знаю.
Сюжет про выборы закончился и сменился репортажем про будни нещадно эксплуатируемых мексиканцев. Наверное, это гостю было не совсем интересно, и он начал светскую беседу — кем я буду после института, да куда поеду. И даже предложил мне офигенную помощь в трудоустройстве — мол, его хороший знакомый работает главврачом в ЦРБ и может посодействовать с достойным распределением. Замечательное дело — натуральные продукты, свежие яйца и сметаночка круглый год, а всяких яблок с буряками впридачу — и вовсе без счета. А захочешь, так заведешь себе поросяток, будешь кормить их бесплатными отходами с пищеблока. Но спасибо, нет.
Везде свои плюсы и минусы. Помню, один коллега рассказывал, как сладко жилось докторам в психбольнице, расположенной в деревенской местности. Отправить домой санитарку навести чистоту — норма жизни. Больных вскопать огород? Да запросто. Уйти с работы просто так часиков в десять утра? Иди. Да, ездить далеко, грязь и навоз. Но
Короче, маминого жениха я вежливо поблагодарил, мол, подумаю, спасибо, мы вам обязательно перезвоним. Мужик поерзал немного, не получив ожидаемого энтузиазма, и тут я решил перевести дело в монолог. Спросил его о службе. И понеслось. Курсантские годы, вся карьера от летехи до самого майора, выданного на прощание. И все дыры, в которых побывал, от пятой сопки слева до третьей деревни за второй посадкой. Поносило по стране мужика, ничего не скажешь. И карьеры никакой не сделал, даже до комбата не дослужился. Мне его почти жалко стало. Вот прямо до того момента, когда он спросил: «А ты в армии не служил?».
Что сказать? В той жизни — да. В этой — нет. И считаю, что тогда был опыт неудачный. Не потому что дедовщина, как-то она в нашей части не особо процветала, а просто — ноль положительного. Никаких нужных знаний и навыков, ни хрена. Вот прям по классике — «копай отсюда до обеда». Два года, спущенных в унитаз. Это мое мнение, я его никогда и никому не навязывал. Вдруг кому-то больше повезло, не знаю. Естественно, ничего этого я не говорил, просто сказал «Нет», причем максимально нейтрально. Но отставника понесло. Я упустил самый главный шанс в жизни и не поступил в военное училище. Да хоть в военно-медицинскую академию, и то не так позорно. Это его слова, если что. И у меня еще есть узенькая лазейка — срочно перевестись на военфак в Куйбышев. Блин, мужик, ты отдал всю молодость армии, ты мотался сам и таскал семью по жопам мира — и теперь желаешь мне, чтобы и я сдох от гепатита в горах на юге? Не получилось у нас конструктивного диалога. Вряд ли у меня появится в будущем желание с ним общаться. Судя по всему, вряд ли он собирается Панову обмануть. Но разные мы с ним.
Блин, я рассуждаю, будто вся эта свистопляска имеет какое-то значение! Я сюда точно возвращаться не собираюсь, даже будь этот майор самым задушевным дядькой.
Посидели, пообедали. Я больше молчал, а потом и вовсе ушел извинившись. Типа, собрать вещи надо и отдохнуть чуток перед дорогой. А барахла и правда много. В мешок его набросать, что ли? Довезут до дверей всё равно.
***
Белый «жигуль» третьей модели с указанным номером стоял недалеко от подъезда. Вот уж, действительно, всё на доверии. Аванс не платил, телефона для уточнения деталей не давал, а приехал и ждет. Валентина Семеновна порывалась поехать провожать, даже на вокзал, но я отнекался. Мол, и сам доеду, а ей потом назад тащиться почти через весь город. Майор сидел молча, покрякивал только изредка. Наверное, радовался, что я уезжаю. И я этому обстоятельству не печалился. Чувствовал ли я вину за то, что живу и пользуюсь телом сына этой неплохой женщины? Нет, ни разу. Моей воли на то не было. Сочувствую, и всё.
Возвращение в Москву прошло без проблем — доехали быстро, благо пробок еще нет и не будет лет так десять. Всю дорогу я так и просидел сзади, обнимая дипломат. Таксист — молодец, говорить нечего. Не тряс, не дергал. Вот как сел в Орле, за Тулой остановились обочину удобрить — и до дома. Разговоров не вели, в самом конце только я чуток навигатором поработал. Заплаченных денег не жалко. Да и что те сто пятьдесят рублей по сравнению с покоем и комфортом?
Только дома я наконец-то расслабился, запихнув «дипломат» поглубже под кровать. Наивно, конечно, считай, что и не прятал. Эх, приехала бы сейчас Лена, чтобы не так страшно ночевать было, но добраться ко мне среди ночи — целое приключение. И родители не поймут, да и сама Томилина не поддержит.
Уже утром, в который раз подумав, я понял, что мне некуда девать все эти пачки денег. Тайника нет, сейфа тоже. Последний можно купить, но его могут увидеть мои друзья, арендодатели, обе девушки. Сразу начнут задавать вопросы. Кстати, о девушках. Дозвонившись до Томилиной я ультимативным голос потребовал приехать ко мне. Лена испугалась, попыталась выведать, что случилось.
— Рецидив острого недотраха, — неуклюже пошутил я. — Требуется оперативная реанимация пациента.
— Не смешно! — Томилина похоже собиралась повесить трубку.