Пятое Евангелие
Шрифт:
Гутманн кивнул.
— Прежде всего вы должны знать, как мы обращаемся друг к другу. Мы используем только местоимение «вы» и никогда «ты». Если при обращении друг к другу члены нашего ордена хотят подчеркнуть торжественность момента, то они говорят «Ваше совершенство», поскольку в соответствии с нашей философией человек является мерой всех вещей. А поскольку мы придерживаемся этой точки зрения, то ведем — в отличие от живущих в Метеоре монахов, которым так завещали Агия Триас или Агиос Стефанос, — далеко не аскетический образ жизни. Все члены нашего ордена носят одежду темного цвета — это так, но с самоистязанием данное правило не имеет ничего общего, а является лишь выражением нашего единого духовного мира. Как раз по этой причине каждый из нас получает новое имя, данное ему орденом.
— Я вас понимаю, — сказал Гутманн задумчиво, хотя на самом деле не понимал ничего, а замечания Талеса казались ему довольно противоречивыми. Он уже почти начал жалеть о своем решении, но вновь подумал о желании сжечь все мосты и понял, что во всей Европе не найти места лучше, чем Лейбетра, если хочешь скрыться или просто покончить с прошлой жизнью. Как раз это и хотел сделать Гутманн — покончить с прошлой жизнью, оставить где-то далеко все, что не давало дышать полной грудью, забыть не сложившийся брак, жестокую конкуренцию среди коллег-ученых и нудные общественные мероприятия, на которых человек его положения обязан был присутствовать, и эта обязанность вызывала у него отвращение.
В салоне автомобиля царила полутьма, и лицо Гутманна освещал лишь свет приборной доски. Талес внимательно посмотрел на него и спросил:
— Вы ведь не жалеете, что приняли решение отправиться сюда?
— Ни в коем случае, — тут же ответил Гутманн, чтобы в мысли его сопровождающего не закрались сомнения, — я лишь жутко устал. Перелет, затем долгая поездка в автомобиле…
Высоко над ними внезапно появились огни, мерцавшие в темноте, словно крохотные светлячки июньским вечером.
— Это Лейбетра, — сказал Талес, указывая на них рукой, и через некоторое время добавил: — У вас еще есть время, подумайте. Вы пока что можете изменить свое решение…
Но Гутманн прервал его:
— Здесь не над чем думать! Мое решение окончательное.
— Отлично, — усмехнулся Талес, — я лишь хотел напомнить ним, что обратного пути нет. По-моему, я объяснил данное условие достаточно подробно.
Гутманн видел, как приближаются огни. Лейбетра! Его сердце выскакивало из груди, а волнение нельзя было передать словами. За последние дни он так много слышал об этом месте. Талес рассказал ему, какие люди собрались здесь, в этом монастыре. Хотя разве это монастырь? Талес называл его крепостью их ордена, и такое определение, по всей видимости, подходило гораздо больше.
— Скажите, вам приходилось сталкиваться со случаями, когда один из членов вашего ордена…
— За последние годы был лишь один подобный инцидент, — прервал своего спутника Талес, сразу сообразив, куда клонит его собеседник. Прежде чем продолжить, он поправил очки, что, как успел заметить Гутманн, было явным признаком недовольствия. — Каждый имеет право покинуть наш орден, но в этом случае предполагается, что такой человек больше не вернется к нормальной жизни. В подобных случаях мы пользуемся Фригийской скалой.
— Я вас не понимаю.
— У фригийцев в Малой Азии был обычай сбрасывать преступников со скалы. Тем же, кто признался в своем преступлении, они предоставляли возможность прыгнуть с этой скалы самостоятельно. Я бы сказал, благородная казнь. Так мы посту пали раньше, сейчас же действуем более гуманно. Современная биохимия дает нам возможность быть полностью уверенными в том, что решивший покинуть орден будет хранить молчание.
«Лендровер» медленно пересек узкий мост над глубоким ущельем. В темноте нельзя было увидеть его дно. Мотор завыл на низких оборотах, когда тропа резко пошла вверх. Подъем оказался настолько крутым, что фары освещали пустоту, словно два маяка.
Затем капот автомобиля резко опустился вниз, потому что спуск оказался не менее крутым. Впереди Гутманн смог различить темные дома вокруг освещенной красноватым светом площади, на которой царило странное оживление, и куда-то спешащих людей.
Когда автомобиль подъехал ближе, Гутманн отметил, что у всех прохожих отрешенный взгляд и очень странный вид. Мужчины и женщины корчили гримасы, изредка разражаясь безумным смехом. У детей были огромные головы, но в то же время абсолютно нормальные тела. Одетый в белое лысый старик тянул за собой на куске веревки деревянную игрушку. Одни приветливо махали рукой, другие бросались к автомобилю и, заглядывая в окна, кривлялись, словно дети.
— Их вы можете не бояться, — сказал Талес, заметив растерянное выражение лица Гутманна. — Они абсолютно безобидны. Достойные сожаления создания, которых природа не наделила нормальным разумом. Но что значит «нормальный»? Вы сами знаете, что разница между сумасшедшим и гением очень невелика. Официально Лейбетра является колонией для душевнобольных, расходы на содержание которой взял на себя орден. Таким образом мы гарантируем себе официальный статус и в то же время можем не опасаться, что кто-то нами всерьез заинтересуется. Мы словно отделились сумасшествием от остального мира.
— Как я должен понимать ваши слова?
— Каждый, кто попробует проникнуть в Лейбетру, должен будет сначала пройти через эту колонию
Водитель несколько раз просигналил, пытаясь освободить дорогу, а затем открыл окно и начал громко кричать, чтобы хоть как-то отпугнуть столпившихся вокруг автомобиля людей.
За поворотом показались массивные железные ворота. Они были ярко освещены и вели, казалось, в самую середину горы. Когда автомобиль приблизился, створки распахнулись сами собой. За воротами Гутманн увидел огромный зал с высокими каменными сводами. В глубине были припаркованы внедорожники, а слева за массивной решеткой гудели электрогенераторы. Стену напротив занимали два лифта, похожие на те, которые можно найти только в старых роскошных домах, — из красного дерева и со стеклянными вставками в дверях.
— Вот мы и прибыли, — сказал Талес, когда лифт остановился, и предложил своему спутнику выйти. — Ваш багаж принесут в комнату. Следуйте за мной.
Гутманн ожидал, что окажется в монастыре, но увиденное больше напоминало роскошный отель. Он был поражен.
— Надо полагать, вы представляли себе все несколько иначе?
— Вы правы… — ответил новоприбывший. — Я не ожидал увидеть такую роскошь и скорее рассчитывал на определенный аскетизм.