Пятый свидетель
Шрифт:
Утром Андреа Фриман удивила меня тем, что ничем не удивила. Она встала и сказала, что не имеет свидетелей, располагающих контрдоказательствами, после чего заявила: обвинение окончательно завершило представление доказательств.
Это дало мне передышку. Направляясь в суд, я был абсолютно уверен, что нам предстоит еще как минимум одна, заключительная схватка: по поводу свидетельства, объясняющего присутствие машины «Винг Натс» в гараже, или, возможно, начальник Дрисколла станет чернить его, или, вероятно даже, у обвинения найдется эксперт по ипотечным делам, который рискнет опровергать утверждения Аронсон. Но — ничего. Фриман свернула свою лагерную
Она решила сделать ставку на кровь. Удалось мне украсть у нее апофеоз ее «Болеро» или нет, она собиралась опереться на самый неопровержимый аспект всего процесса: на кровь.
Судья Перри распустил суд до обеда, поэтому стороны могли поработать над своими заключительными речами, а он сам — удалиться к себе в кабинет и подумать над наставлением присяжным — последним инструктажем, которым они должны руководствоваться в ходе обсуждения вердикта.
Я позвонил Рохасу и велел ему отвезти меня в «Делано». Мне не хотелось возвращаться в контору. Там слишком много отвлекающих факторов. Расположившись на заднем сиденье «линкольна», я разложил на нем свои папки и записи. Вот где мне легче всего думалось и где я мог наилучшим образом подготовиться к финалу.
Ровно в час заседание суда возобновилось.
Как и во всем остальном, в порядке произнесения заключительных речей система уголовного правосудия предоставляет преимущество государству. Обвинитель выступает первым и последним, защите оставляется середина.
Фриман, судя по всему, избрала обычный обвинительный формат: сначала возвести здание на фундаменте фактов, а затем дергать за ниточки эмоций.
Кирпич за кирпичом она выстраивала улики против Лайзы Треммел, не упуская ничего из того, что было представлено или хотя бы упомянуто в ходе процесса. Изложение было сухим, но насыщенным. Соединив средства и мотив, она скрепила все кровью: молоток, туфли, неопровержимый результат анализа ДНК.
— Я говорила вам в начале процесса, что решающее слово скажет кровь. И она его сказала. Можно не принимать в расчет все остальное, свидетельства крови и так достаточно, чтобы отбросить любые сомнения в виновности подсудимой. Я уверена, что, прислушавшись к голосу собственной совести, вы так и сделаете.
Она села, наступил мой черед. Я встал прямо перед ложей присяжных, чтобы обращаться к каждому из двенадцати непосредственно. Однако стоял я там не один. С предварительного разрешения судьи, я поставил рядом с собой Мэнни. Верный помощник доктора Шамирам Арсланян стоял, выпрямив спину, с молотком, прикрепленным к макушке, и головой, запрокинутой под углом, который был бы необходим, чтобы Лайза Треммел могла нанести роковой удар.
— Дамы и господа, члены жюри, — начал я, — у меня хорошая новость. К концу сегодняшнего дня все мы покинем этот зал и вернемся к своей нормальной жизни. Я благодарю вас за терпение и внимание, с которым вы участвовали в этом процессе. Я благодарю вас за вдумчивое отношение к представленным на ваш суд уликам и не собираюсь злоупотреблять вашим временем, потому что хочу, чтобы вы как можно скорей оказались дома. Сегодняшний день не будет трудным. И он не будет долгим. Вердикт по делу, которое мы рассматриваем, с моей точки зрения, может оказаться из тех, которые я называю «пятиминутными». Разумные основания для сомнений в предъявленном обвинении настолько очевидны, что единогласный вердикт, я уверен, будет вынесен вами при первом же голосовании.
Далее я ясно и четко суммировал доказательства, представленные защитой в ходе процесса, а также сделал упор на противоречивости
Это естественным образом подвело меня к самому важному моменту заключительной речи — к манекену.
— Достаточно демонстрации, проведенной доктором Арсланян, чтобы усомниться в состоятельности обвинительных заключений. Даже если отбросить все остальные доказательства защиты, Мэнни убеждает нас в обоснованности сомнений. По ранам на коленях жертвы мы знаем, что мистер Бондурант стоял, когда ему нанесли смертельный удар. А коли так, то это, — я указал на манекен, — единственная для него поза, которая позволила бы заподозрить Лайзу Треммел в его убийстве. Голова до предела откинута назад, лицо обращено к потолку. Спросите себя: разве такое возможно? Разве это похоже на правду? Что могло заставить Митчелла Бондуранта так запрокинуть голову? Что он мог рассматривать там, вверху?
Засунув руку в карман и приняв непринужденно-уверенную позу, я сделал паузу и проверил реакцию присяжных. Все двенадцать неотрывно смотрели на манекен. Выпрямив голову манекена и потянувшись к ручке, я медленно приподнял молоток так, чтобы он оказался на уровне замаха, достаточного для удара, и ручка располагалась под углом девяносто градусов к поверхности темени, — это было явно слишком высоко для Лайзы Треммел.
— Ответ, дамы и господа, ясен: он не смотрел вверх, и, следовательно, Лайза Треммел его не убивала. Она в этот момент ехала домой со своим стаканом кофе, между тем как кто-то другой приводил в исполнение план: ликвидировать угрозу, которую стал представлять собой Митчелл Бондурант.
Еще одна пауза, чтобы сказанное осело в головах присяжных.
— Митчелл Бондурант разбудил спящего тигра своим письмом Луису Оппарицио. Намеренно ли, нет ли, письмо стало угрозой для двух вещей, дающих тигру силу и могущество, — для денег и власти. Оно грозило чему-то более важному, нежели то, что представляли собой Луис Оппарицио и Митчелл Бондурант сами по себе, — выгодной сделке. А следовательно, с этим нужно было что-то делать.
И сделали. Лайзу Треммел выбрали на роль козла отпущения. Зачинщикам этого преступления она была известна, они следили за ней и сочли подходящей кандидатурой — у нее был правдоподобный мотив. Она была идеальным подставным персонажем. Никто не поверит ее утверждениям, что она этого не делала. Никто даже не даст себе труда задуматься. План был приведен в исполнение и удался беззастенчиво и эффективно. Мертвого Митчелла Бондуранта оставили на цементном полу гаража, рядом — раскрытый портфель. Тут появилась полиция и моментально бросилась в погоню.
Я осуждающе покачал головой, изображая отвращение, которое должно было бы испытывать к содеянному все общество.
— Полиция работала в шорах — таких, какие надевают лошадям, чтобы они не отклонялись от проложенной дороги. Для полицейских это была дорога, ведущая к Лайзе Треммел, и они не видели ничего другого. Лайза Треммел, Лайза Треммел, Лайза Треммел… А как же АЛОФТ и десятки миллионов долларов, которым угрожал Митчелл Бондурант? Нет, это их не интересовало. Лайза Треммел, Лайза Треммел, Лайза Треммел… Поезд мчался по рельсам и нес их к намеченной цели.