Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между
Шрифт:
– Я сделала, что ты хотел, Пресвитер! – вновь крикнула ведьма. – Я дала тебе Перевозчика! Освободи меня, как обещал. Или дай мне тело колдуньи.
Ее волосы были самой настоящей стальной проволокой. Тонкой, зато крепкой, не желавшей поддаться лезвию.
– Не освободишься, - прошептала она. – Никогда… ааа!... так не ведет себя… Умоляю… Делай мне так еще!...
Только сегодня я был ураганом, и огонь шествовал за мной. А ничто не дает такой силы, как бешенство и отчаяние преданного.
Я перерезал ее волосы и освободился.
Отпрыгнул назад, все еще опутанный живыми волосами, вьющимися вокруг моей головы и шеи, будто черные змеи толщиной в шелковую нить. Они опутывали мне лицо, рассекали кожу, лезли в рот и глаза. Я содрал их с себя и поднял обрез.
– Я дала тебе Перевозчика! – крикнула вновь ведьма, указывая на меня старческой, узловатой ладонью. – Бери его и освободи меня!
Она ринулась ко мне, и тогда я выстрелил.
Когда я попадаю во что-то, что вникает в этот мир из дальнейших регионов, обрез может всосать его силу или даже его суть и пленить в гильзе. Так это действует и остается эманацией моего "я". Так научил меня Сергей Черный Волк. Тот, кто отправляется иной мир, не может оставаться голым и безоружным. Он обязан забрать с собой хищную, грозную часть разума, выделенную из себя самого, чтобы не поддаваться страху, испугу и усталости. Она может выглядеть как финский нож, как покрытая магическими знаками кость или как меч. Но может – и как обрез.
Только на сей раз ничего подобного не произошло. Я не выстрелил в демона.
Я выстрелил в Патрицию. В ведьму, которая влюбила меня в себя и предала.
Пламя, вырвавшееся из обоих стволов, не превратило ее в облако, не всосалось в гильзы. Выстрел остановил ее в прыжке и свалил на спину.
Никогда перед тем я не стрелял в Ка человека.
Я глядел, как она вяло поднимается с земли, глядел на две обгоревшие дыры в белой сорочке, на небольшие отверстия в ее груди, из которых неуверенно и очень медленно вытекла черная, отблескивающая рубиновым цветом кровь.
Ей удалось подняться на колени и встать. Ведьма подняла покрытую неоновым багрянцем руку и показала ее Плакальщику.
– Я сама освободилась, Пресвитер! Заплатила тебе и заплатила ему! Я оплатила свой обол!
– Нет! – крикнул монах скрипучим, старческим голосом.
Нас окружил туман, и ведьма неожиданно раскинула руки, после чего исчезла в столбе блеска, ударившего в небо.
Я опустил обрез.
Пламя тернистых веток с шумом гудело вокруг меня, а за кругом огня стояло кольцо Плакальщиков: неподвижных, спрятавшихся в капюшонах, будто скульптуры из черного базальта.
– Где книга?! – рыкнул наибольший. – Отдай ее и покайся, грешник! Спаси хотя бы часть души.
Я понятия не имел, что он имел в виду.
Четверо выступило из круга и направилось ко мне. С четырех сторон.
Перед тем я едва пережил встречу с одним, а теперь их было пятеро.
Вот только сейчас я сам был упырем, и в моих жилах пылал огонь.
Я убил первую женщину, которую полюбил за очень долгое время. Я терял ради нее голову, а она оказалась всего лишь приманкой. Ее вообще не существовало. Была чем-то совершенно иным, что продало меня чудовищам, потому я ее и убил. Вот только я еще не совсем полностью это осознал. Пока же чувствовал исключительно бешенство, и это меня спасло.
Я вскочил на горящее возвышение, увенчанное столбом и окруженное кольцом гудящего огня, отскочил от него, как с трамплина, и напрыгнул сверху на ближайшего Плакальщика. С ним я столкнулся, как с гранитным менгиром, он схватил меня, будто анаконда, вот только он не выдержал наскока, и мы оба свалились на землю. Я перекатился через него и пару раз ударил тесаком. Что-то это дало, потому что я услышал громкий, звериный рык. Он поднялся, продолжая меня удерживать: за шею и блокируя руку, и все время вопил. Я пробросил ладони между его плеч, заблокировал локти снизу, притянул к себе и грохнул лбом в отверстие капюшона, в темноту, туда, где должно было находиться лицо.
Не знаю, во что я там попал, но впечатление было таким, словно лбом я вляпался в миску с ледяной ртутью. Он отпустил меня, и тогда я подскочил и глубоко вонзил лезвие в клубок тряпья, что одновременно было тонким, будто паутина, и твердым, словно сталь. Рычание противника сменилось высоким писком, похожим на визг зарезаемой свиньи. Плакальщик ударил наотмашь, выбрасывая меня на метр в воздух, и я почувствовал, как под моей спиной разламывается на куски толстая, гранитная плита надгробия.
Такое столкновение должно было бы превратить мое тело в мешок внутренностей и переломанных костей, но вместо этого раскололось надгробие, словно бы было гипсовой подделкой.
И даже этот чудовищный удар я почувствовал как столкновение с боксерской перчаткой. Сегодня я был сплошной яростью. И согласился с тем, что я не живу, впрочем, это меня не слишком-то и волновало. Я поднялся с надгробной плиты, раскидывая в стороны куски гранита.
Тот, с которым я дрался, уже валялся на земле, будто пустая ряса. Клубок черных, измятых тряпок. Очередной как раз приблизился ко мне, только он не перемещался тем моментальным, размазанным движением, который я видел на монастырском внутреннем дворе. Просто бежал, зато быстро. Я прыгнул в его сторону, что его удивило; он был уверен, что я стану убегать. При этом я нырнул под его руку и прыгнул щучкой прямо перед собой, где на камнях двора в круге света от костра лежал мой черный обрез.
Пальцами он схватил мою ногу, словно клещами. Я грохнулся лицом вниз, но смог подползти еще чуть-чуть и стиснуть пальцы на ореховой древесине рукоятки, выпиленной из когда-то красивого приклада.
Я перевернулся, и тогда он с хохотом, будто слон, наступил мне на грудь.
– Где книга?! – в очередной раз прозвучало сзади. – Не следует больше погружаться в пучину!
Державший меня Плакальщик протянул к моему лицу руку, которую внезапно охватил огонь, словно бы тот погрузил ее в бензине. Я поднял трясущийся обрез, только тот не обратил на это внимания. Дураком он не был. Видел же, что я выстрелил в ведьму из обоих стволов, и видел, что у меня не было шанса перезарядить оружие.
– Пеккатор, - пронзающим голосом зашипел он.
При этом он схватил меня за лицо горящей ладонью, я услышал треск горящей бороды, шипение прижигаемой кожи. Почувствовал чудовищную боль и еще большее бешенство.
Я нажал на оба спусковых крючка еще до того, как он смог меня коснуться.
Сегодня я был только гневом, в моей крови горел напалм.
А огонь шествовал за мной.
Двойной выстрел хлестнул по двору, монах подскочил на метр в воздух и рухнул навзничь. Капюшон его исчез в облаке горящей неоновым сиянием рубиновой крови.