Пыль Снов
Шрифт:
— То есть трясов.
— Нет, Стяжка. Остров скоро скроется под волнами. Мы заберем всех.
— Мерзавцы тюремники!
— Убийцы, лодыри, свиногрязы, говноеды!
Яни Товис снова засверкала глазами на старух: — Тем не менее!
Ни одна не сумела выдержать взгляда королевы; еще миг — и Сквиш пошла к двери. — Мольбы и мольбы, да, за мертвый ковен и всех трясов и за берег.
Едва Сквиш выбежала в ночь, Стяжка отвесила неуклюжий поклон и устремилась за сестрой.
Яни Товис снова упала на сиденье, служившее троном. Ей так хотелось заплакать. От разочарования, от гнева и отчаяния. Нет, ей хотелось плакать по себе. По потерянному брату, снова
«Ох. Проклятие тебе, Йедан».
Хуже всего оттого, что она понимает его мотивы. За одну кровавую ночь Дозорный уничтожил дюжину опасных заговоров, каждый из которых был направлен на ее свержение. Разве можно ненавидеть его за такое?
«Но я смогу. Ибо ты уже не стоишь за моим плечом, брат. Сейчас, когда Берег тонет. Сейчас, когда ты очень нужен».
Ну, похоже, никто не будет раз увидеть рыдающую королеву. Истинная полутьма — не время для жалости. Сожаления — возможно; но не жалость.
Что если все древние пророчества говорят истину?
Тогда трясам, разделенным, обезглавленным, потерянным, суждено изменить мир.
«И я должна их вести. В окружении двух подлых ведьм. Я должна увести свой народ от берега».
В наступившей темноте два дракона взмыли в воздух — один белый словно кость, другой как бы озаренный внутренним пожаром под прочной чешуей. Они сделали круг над мерцающими очагами, означившими стоянку Имассов, и направились к востоку.
Человек стоял на холме и смотрел им вслед, пока драконы не исчезли. Потом к нему присоединилась другая фигура.
Если они рыдали, темнота скрыла это в сердце своем.
Где-то за холмом торжествующе закашляла эмлава, возвестив миру об убийстве. Горячая кровь оросила землю, глаза незряче уставились в небеса; то, что жило, больше не живет.
Глава 3
— От твоих поцелуев губы немеют.
— Это гвоздика, — ответила Шерк Элалле, садясь на край постели. — А зубы не болят?
— Я бы не сказал.
Она оглядела разбросанную по полу одежду, потянулась, чтобы подобрать брюки. — Скоро выходите?
— Мы? Я думаю, да. Но Адъюнкт нам своих планов не открывает.
— Привилегия командиров. — Она встала и заплясала, натягивая узкие брюки. Нахмурилась. «Толстею? Разве такое возможно?»
— Вот это сладкий танец. Мне так и захотелось наклониться и…
— Не советую, милый.
— Почему?
«Все лицо онемеет». — Ах, нам, женщинам, дороги секреты. «Объяснение не хуже других».
— Я решил остаться здесь, — продолжал малазанин.
Низко склонившаяся к сапогам Шерк скривила губы: — Еще и полуночи нет, капитан. Я не планировала тихого отдыха.
— Ты ненасытна. Ну, если бы я хотя бы наполовину был таким, каким хочется…
Она улыбнулась. На этого типа трудно сердиться. Она даже привыкла к большим навощенным усам под бесформенным носом. Но он прав, хотя сам не знает почему. Поистине ненасытна.
Она натянула безрукавку из оленьей кожи и затянула подвязочки, поднимающие грудь.
— Осторожнее, ты дыхание собьешь, Шерк. Видит Худ, местные фасоны рассчитаны на выхолощение женщин. Правильное слово? Выхолощение? Каждая мелочь, похоже, сделана, чтобы вас порабощать, словно свободный дух — это угроза.
— Мы сами того желали, сладкий мой, — сказала она, надевая ремень с ножнами, подхватывая и встряхивая плащ. — Возьми десять женщин, лучших подруг. Подожди, пока одна не женится — и вот она уже королева горы, презрительно глядящая с высоты брачного трона. А все ее подружки уже охотятся за муженьком. — Она застегнула плащ на плече. — Королева Совершенная Шлюха сидит и довольно кивает.
— Было дело? Ой, ой. Но так долго не продолжается.
— О?
— Точно. Это все цветочки, а вот когда супруг сбежит с одной из лучших подруг…
Она усмехнулась, затем выругалась: — Проклятие! Говорила же: не смеши меня.
— Ничто не лишит твое лицо совершенства, Шерк Элалле.
— Знаешь, что говорят, Рутан Гудд: годы не красят.
— Тебя преследует образ дряхлой карги? Пока ни намека.
Она отошла от кровати. — Ты мил, Рутан, хотя и полон едкости. Я о том, что почти все женщины не любят друг дружку. Не то чтобы всегда и всех… Но если одну заковать в цепи, она раскрасит их золотом, не переставая мечтать, как увидит цепи на всех женщинах. Это врожденный порок. Запри дверь, когда уйдешь.
— Я же сказал: остаюсь на всю ночь.
Нечто в его тоне заставило ее обернуться. Первой реакцией было — без церемоний выпихнуть его за дверь, напомнив, что он гость, а не Странником клятый член семейства. Но в словах мужчины слышался лязг железа. — Проблемы в малазанском квартале, капитан?
— Среди морпехов есть адепт…
— Адепт чего? Не познакомишь?
Он отвел взгляд, не спеша сел, прислонившись спиной с изголовью кровати. — Наша разновидность бросающего Плитки. Так или иначе, Адъюнкт приказала… разбросить. Сегодня ночью. Уже начинается.
— И что?
Мужчина пожал плечами: — Может, я суеверен, но ее идея мне все нервы натянула.
— Неудивительно, что ты был так энергичен. Хочешь оказаться как можно дальше?
— Да.
— Хорошо, Рутан. Надеюсь вернуться до зари. Позавтракаем вместе.
— Спасибо, Шерк. Эй, повеселись, но не истощай себя.
«Вряд ли получится, любимый». — А ты отдохни, — сказала она, закрывая дверь. Утром тебе силы понадобятся.
«Всегда давай им что-то, уходя. Что-то, питающее ожидания, ведь ожидания делают мужчин слепыми к явному несоответствию в… э… аппетитах».