Пылай, огонь (Сборник)
Шрифт:
Но тем приятнее было пребывать тут в одиночестве. Экипаж тем временем выехал на поляну, окруженную деревьями. В задней части ее за деревьями отливал белизной мрамора небольшой полукруглый храм со статуей внутри. Поскольку храм был выстроен в греческом стиле, богиня, скорее всего, должна была носить греческое имя Афродиты.
Роберт осадил лошадей, остановившись недалеко от здания. Обмотав вожжи вокруг кнутовища, он спрыгнул, чтобы помочь Флоре выйти из экипажа, причем обратился к ней с вежливой просьбой.
Скорее всего, в течение часа или двух у миледи не возникнет в нем надобность. Недалеко от входа в Воксхолл-Гарденз, сказал он, есть небольшая таверна под названием «Пес и Стервятник», так что не может ли он позволить себе отсутствовать какое-то время?
Флора коротко сказала ему, что может. Его шаги были почти неслышны, когда он удалился от них по увядшей траве сада.
А теперь, сэр, Флора смотрела на Чевиота с насмешливой улыбкой, но на сердце у нее лежал смертельный холод, — не будете ли вы так любезны объяснить все те намеки, которые мне довелось от вас услышать? Ты что, хочешь, чтобы я окончательно с ума сошла? Я... Что случилось?
Чевиот уставился в небо.
— Время, — не раздумывая, сказал он. — Должно быть, сейчас куда позже, чем я предполагал.
Проще было бы посмотреть на часы. Но он не решался это сделать.
— Время? — растерянно откликнулась Флора. — Разве в нем дело?
— Нет, нет, конечно, нет! Разве что...
Ты хочешь поесть или выпить? — перебила его Флора, торопливо распаковывая корзинку, стоящую у нее под ногами. Здесь есть много чего, если тебе не надоело мое общество.
—- Прекрати! Перестань кокетничать. У нас на это нет времени.
— О, я понимаю! Но этой ночью, или, точнее, утром было так... так...
— Да,— с силой сказал он. — Все было прекрасно и изумительно. Прекрасно и изумительно, хотел бы я повторить. Именно поэтому я должен задать тебе вопрос: Флора, мы поженимся с тобой?
— Поженимся?
— Да. Я совершенно серьезен.
Ну конечно! Что за вопрос! Я... я уже столько раз в мечтах давала обет перед алтарем. Но ты... ты ведь никогда не спрашивал меня.
Ты уверена в себе? И ты никогда не передумаешь? Потому что эти мысли приходили мне в голову. Когда я сегодня утром тихонько спускался по лестнице, стараясь никого не разбудить в доме, мне пришло в голову...
А мне пришло в голову, — перебила она его, — как ты мог уйти, не разбудив меня! Я всегда просыпалась вместе с тобой. А сегодня я протянула руку, а тебя уже не было. Это было ужасно. Словно ты ушел навсегда.
— Флора, прекрати! Болыйе ни слова... подожди минутку!
Он опустил голову. Рядом с корзинкой размещалась его зеленая папка. Но сейчас он не думал даже о ней. Осенние листья, среди которых сохранились мазки зелени, смешанные с желтоватым и красным цветом увядания, под сенью которых стоял греческий храм, тихо перешептывались под
порывами ветерка.
— Нет, — с отчаянием сказал он, — этого не может быть. Ты пленница своего века, и тебе никогда не удастся вырваться за его пределы. В то время как я...
— Да?
— Слушай! Всего три ночи назад я обещал рассказать тебе все. Я должен это сделать, хотя не сомневаюсь, что ты не поверишь мне. Так же, как это было у леди Корк, ты отпрянешь назад и сочтешь, что я напился до полного сумасшествия, хотя у меня были ясные глаза и четкая речь...
— Что ты хочешь мне рассказать?
— И тем не менее я должен все поведать тебе, — настаивал он, не обращая внимания на ее слова, потому что сны и предчувствия не дают тебе покоя. И я думаю, Флора, что скоро нам придется расстаться друг с другом.
— Нет!
Она оказалась в его объятиях, но ее толкнул к Чевиоту не любовный порыв. Она не в силах была вынести напряжения, которое вызывал в ней его шепот.
— Но что может разделить нас? Ты имеешь в виду... смерть?
— Нет, моя дорогая. Не смерть. Но что-то похожее.
У Флоры вырвался крик протеста. Он с отчаянием прижимал ее к себе, мучительно страдая от щемящей боли, охватившей их обоих, когда невозможны слова; они едва ли слышали друг друга. Флора утверждала, что он собирается умирать, он же возражал, что не говорил ничего подобного. Этот диалог повторялся снова и снова, пока над их головами не сгустились тени.
— Прошу тебя, — всхлипнула Флора, — так скажи же, что ты имел в виду?
— Только то, что я должен тебе объяснить. Скоро придет час, может быть, ознаменованный победой и торжеством, когда измерение, именуемое временем, сменит свои ход. И все исчезнет. Все! Можно ли будет его счесть «несущественным изменением»? Ни в коем случае! Это будет ужасно.
— Я ничего не понимаю! Ничего!
— Сон, который пришел ко мне...
— Ох, эти сны! Всем известно, что в жизни все бывает наоборот!
В один прекрасный день, моя дорогая, жизнь предстанет куда более запутанной, чем этот сон. Нет, скорее всего, я употребил не то слово. Это не сны. — Он с трудом перевел дыхание. — Ладно. Лучше всего тебе выслушать правду. Когда ты как-то сказала мне, что я выгляжу так, словно появился из другого мира, ты была гораздо ближе к правде, чем можешь себе представить. На самом деле я...
— Миледи! Сэр!
Лишь через несколько секунд они, замкнутые в узком пространстве своего собственного мира с его проблемами, услышали, как кто-то вежливо покашливает в нескольких ярдах от них. Преисполненный почтительности Роберт, кучер, едва не поперхнулся и сделал шаг назад.
Мир, окружавший их, исчез, и Флора с Чевиотом растерянно осмотрелись вокруг.
Проморгавшись, Чевиот огляделся. Вокруг сгустились сумерки. Он еле разглядел Роберта, стоявшего в густой тени с фонарем в руках.