Пылающая комната
Шрифт:
Он сложил второй листок и написал на нем «Стэнфорду Марлоу».
Потом встал и пошел в ванную. Пока ванна наполнялась горячей водой, Крис вернулся в комнату и взял из комода нож. Он сам не знал, почему оставил тут вещь, которой страшно дорожил, но теперь это было очень кстати.
Он разделся догола и лег в горячую воду. В отличии от Стэна, Крис совершенно не хотел умирать. Он хотел жить сильнее, чем когда бы то ни было, но им двигали две мысли, что без Стэна он все равно мертвец и что Марлоу должен жить и жить в безопасности, больше его ничего не волновало. В конце концов, не достанут же они его из могилы, чтобы допросить и понять, что он вовсе не убивал Генри Шеффилда. Он
Он шел медленно по какой-то серой тропке, в тумане, уходя все дальше, и только одно заставляло его сердце болеть, мысль о том, что он больше никогда не увидит свою единственную любовь… «Любовь всей моей жизни», — вспомнил он старую песню «Квинов», которая так нравилась Джимми, а ему всегда казалась попсой, но теперь она словно звучала где-то неподалеку и замедляла его шаги. Но злая рука все тянула его за собой, туда, к черной реке, в мертвый туман… И вдруг пелена перед глазами разорвалась. Перед ним стоял тот человек из сна, Гордон Хауэр. На нем была черная хламида до пят, глаза горели, Крис увидел его отчетливо, как наяву.
— Прочь! — крикнул Хауэр, сделав быстрый запретительный жест рукой. — отойди от него!
Крис понял, что кричат не ему, он хотел обернуться, но не мог.
— Возвращайся. — сказал Хауэр и теперь Крис увидел, что черные с ледяным блеском глаза смотрят на него в упор. — Возвращайся немедленно, безмозглый мальчишка, чтобы я тебя здесь не видел!
Крис почувствовал, что его тянет назад, обратно, он закрыл глаза и перестал сопротивляться неизбежному.
Дневник Стэнфорда Марлоу
Какой же ты идиот, какой же ты придурок, Крис! Как ты мог подумать, что я останусь здесь, и буду жить без тебя? Я люблю тебя, несчастный предатель, и ты не умрешь, я тебе не дам умереть, я заставлю тебя жить или умру вместе с тобой. Как жаль, что ты спишь и не слышишь, что я шепчу тебе на ухо, ты скотина, безумный любимый мой Крис, моя жизнь, ты хотел отнять ее у меня вместе с собой, и наказан за это, как и я был наказан за свое малодушие. Ты думал откупиться от меня этим тупым завещанием, обеспечить мне спокойную безбедную жизнь, и напрасно, когда-нибудь я тебе это припомню.
Третий день в больнице. Крис пришел в себя, чувствует себя отвратительно, но все время улыбается. Нагло и самодовольно, можно подумать, что он совершил подвиг. Я сижу рядом с ним, хотя периодически то ребята, то Шейла пытаются меня оттащить от него и вынудить что-нибудь съесть. Есть я не хочу, как и он. Я дал себе слово, что начну есть, только, когда он это начнет делать. Когда я узнал от Холливуда, что он завещал мне все, написав какую-то издевательскую записку, начинавшуюся фразой «не сердись», я подумал, что большего оскорбления в свой адрес я еще не получал.
Врач говорит, что чистейшая загадка, как он, потеряв столько крови, не умер, а я уверен,
Как я? Почему в голове у меня постоянно возникает это навязчивое сравнение, оно возникло у меня сразу же, как только я узнал о случившемся. И узнал при весьма странных обстоятельствах. Крис по капле расставался со своей жизнью, а я сидел в студии, ждал, когда же, наконец, он появится, но вместо этого прибежал Джимми, потрясая телефоном и, сунув мне его в руку, сказал: «Просят Стэна Марлоу». Я спросил кто это, и в ответ услышал голос, который мне уже доводилось слышать или это только показалось, голос сказал только одну фразу, «Не жди, поезжай в квартиру на F***». Сперва, я подумал, что это Крис передал мне сообщение через подставное лицо, но к чему нужны были эти предосторожности. Я спросил Джимми, что происходило до моего приезда. Он пожал плечами и ответил, что приходили двое из полиции, что-то поспрашивали у Харди, а он после этого он побежал к Даншену. Куда он потом делся, неизвестно.
Я прихватил с собой Джимми, и мы поехали, причем каждый из нас кричал Бобби, чтобы он летел на всех скоростях, я уже был уверен, что случилось, что-то скверное. Мы вошли в квартиру, и я сразу же понял, что он в ванной, хотя даже вода не шумела, она была закрыта, я понял, что произошло по одной единственной мысли поразившей меня впоследствии: «Как я».
Он собирался умереть, как я собирался сделать это. Мои размышления простирались дальше, я вспомнил о пожаре в тюрьме и о пожаре в студии, о котором он мне рассказывал еще вначале нашего знакомства, тогда я не обратил внимания на эти странные совпадения. Мне вспомнились почему-то вместе гибель Томаса и самоубийство Мэри, после ночи любви, словно оба мы были отмечены каким-то общим проклятием и попадали в одни и те же переделки. Все что происходило с ним, происходило и со мной и наоборот, я не мог умереть, пока он жив, и он тоже не мог расстаться с жизнью, пока дышу я. Последним, что ужаснуло и обрадовало меня до безумия, была наша одинаковая группа крови, только моя кровь должна течь в его венах, только моя.
— Крис, ты слышишь меня, — я позвал его, увидев, что он смотрит на меня с неизъяснимо виноватым выражением лица, — мы братья по крови.
Он покачал головой и пожал мою руку.
— Я хотел, чтобы ты знал, — сказал он тихим хриплым голосом, — что мы не свободны.
— Я это всегда знал, — возразил я.
Я помог ему приподняться. Его темные волосы, разбросанные на белой подушке придавали его измученному лицу, невыносимо прекрасному и дорогому для меня, печальную строгость византийских изображений, запредельных и чуждых всему земному.
— Я виноват, прости, — он взял меня за руку, — я хотел, как лучше.
— Не будем, Крис, что было, то прошло, — успокоил я его. — Меня, вероятно, тоже вызовут, поскольку приходил вчера этот Хайнц, и я от него еле отмотался.
— Что он спрашивал? — с необыкновенным возбуждением спросил мой друг, — скорей скажи мне, что ты болтал.
— Ничего не болтал, у меня с этим все в порядке, только в присутствии твоего адвоката, — пояснил я, пытаясь успокоить его волнение.
— Нет, ты не понимаешь… — он как-то бессмысленно оглянулся вокруг, — это все важно, они ведь под нас копают, они хотят нас обоих засадить.
— Да, я знаю, Генри убили, но мы тут ни причем, никаких улик у них нет.
— А я боюсь, есть, они просто хитрят, — настаивал Крис, — они за что-то зацепились, иначе бы не пришли, мне так просто не приклеишь дело, да еще убийство. А ты записку уничтожил?
— Нет, вот она, — я достал из кармана его нелепую записку «Не сердись». Он развернул ее и сказал: