Пылающая полночь
Шрифт:
— Благодарю вас. От имени всего рода Граммон благодарю. — Убийственно серьезный Пир не поленился сделать два шага назад и отвесил глубокий поклон. Мало того, бараненок еще и подарок сделал. Подошел и надел мне на шею свой оберег, на миг покрывшийся искристыми разводами и тут же вновь превратившийся в обрамленную золотом белую пластинку из материала, похожего на тот, из которого сделан мой дневник-бестиарий.
Из Ленбурга Граммон уезжал в совершеннейшей эйфории. А я, проводив бараненка до ворот и убедившись, что он действительно уехал, облегченно вздохнул. Ну,
Вечер в «Старой жабе» не задался с самого начала. Уже при входе в одно из самых любимых свободными ходоками заведений сосед заворочался и забормотал что-то о тяжелой атмосфере. На мою же просьбу пояснить, что он имеет в виду, дух только неопределенно хмыкнул. «Сам поймешь», — проговорил он нехотя, и я, потянув на себя ручку массивной входной двери, вошел в зал с низкими закопченными потолками и чисто выскобленными полами из каменного дуба. К моему удивлению, несмотря на недавно окончившийся дневной перерыв, вся чертова дюжина столов была занята, и лишь у длинной стойки оставалось несколько свободных мест. Туда-то я и направился, на ходу отмечая слишком тихие застольные разговоры и общую подавленность. Действительно тягостно как-то.
Устроившись на высоком и тяжелом табурете у стойки, я кивнул в ответ на приветствие Тагира, принял у него из рук литровую кружку пива и, оглядевшись по сторонам, вновь перевел недоумевающий взгляд на хозяина трактира.
— Траур у нас. Зельевары и алхимики заключили мертвый ряд[6] с цехом ходоков. Отныне все они закупаются только у ваших коллег… по жестким ценам, — поняв меня без слов, пояснил Тагир, и я тихо выругался. Ведь Зюйт же предупреждал! Как я мог об этом забыть?!
— У нас других проблем хватало, — тут же подал голос сосед. Успокоил, называется…
— Полагаю, это не все новости? — произнес я, и хозяин «Старой жабы» кивнул.
— Разумеется. Синдик Робар заявил, что приостанавливает набор в цех ходоков. Дескать, пока их и так достаточно.
— А вот это уже совсем плохо, — приуныл я. — Значит, решил дождаться, пока у нас в карманах одна медь останется, а потом вломит такие условия, что…
— Верно мыслишь, Гренадер, — нарисовался рядом Толстый Андрэс тихо и незаметно… ну что тут скажешь, не зря же он из «золотого десятка свободных» не вылезает! — Прижал нас Робар. И сильно. Общество решило дождаться возвращения из выхода всех наших: будем большой круг собирать да думу думать. Так что, если были мысли в Пустоши сходить, погоди. Ты нужен будешь на совете.
Это понятно. В круге должны присутствовать все ходоки, заработавшие собственное прозвище, такова традиция. Но тот факт, что Андрэс счел необходимым отдельно упомянуть о необходимости моего присутствия… хм, да если еще учесть принятое ходоками «имянаречение» Руса Браконьера, то есть все основания полагать, что… вот ведь!
— Ты о чем, Дим? — В тоне соседа сквозило
— Дать прозвище ходоку может либо его команда числом не меньше трех человек, либо стольник круга.
— Это еще кто такой? — удивился дух.
— Свободные ходоки, не входящие в цех, для решения некоторых вопросов избирают из числа наиболее опытных участников круга дюжину стольников, или, как еще называют таких выборных, застольную дюжину. Их решение — закон для всех свободных ходоков, но какие именно вопросы будут находиться в ведении дюжины — решает весь круг. Как только решение проблемы найдено, дюжина слагает с себя полномочия. В общем-то, право имянаречения у стольников — это такая же временная привилегия, как, например, и право призвать на помощь в решении поставленной перед дюжиной задачи любое количество свободных ходоков.
— Хочешь сказать, что тебе прочат место стольника в созываемом круге? — протянул сосед.
— Других вариантов не вижу, — пожал я в ответ плечами.
— А ты не слишком молод для такого назначения? — мягко поинтересовался дух.
— Полагаю, что ответ кроется в моих связях, — честно признал я. — Без них не видать мне места за столом, как своих ушей, еще лет десять-пятнадцать.
— Может, я чего-то не понимаю, но при чем здесь твои гипотетические связи? — недоуменно спросил сосед.
— А если подумать? Чуть-чуть, — фыркнул я. — Застольную дюжину изберут для решения проблемы с цехом ходоков и грядущим уменьшением заработков на заказах зельеваров и алхимиков. А кто из свободных может похвастаться хотя бы шапочным знакомством с главами всех цехов, как бывшими, так и нынешними? О Церкви и связях в Ратуше я и вовсе молчу. Или нужно напомнить, кто занимает там должность первого советника?
— Торможу, — искренне покаялся дух, но тут же оживился. — Кстати, а ты знаешь, что кое-кто в зале буквально горит желанием с тобой пообщаться?
— И кто же? — насторожившись, услышав насмешливые нотки в тоне соседа, я делано лениво окинул взглядом зал трактира и… «споткнулся» о выразительный взгляд зеленых, как весенняя трава, глаз в обрамлении пушистых ресниц. Требовательный такой взгляд. А если учесть, что его обладательница в этот момент весьма выразительно поигрывала гардой-корзиной легионерского палаша… Вот ведь! Эх, и делать вид, что не заметил, уже поздно. Ну да ладно. Как там говорил сосед: «Повинную голову меч не сечет»? Проверим.
— «Ave, Caesar. Morituri te salutant!» — Торжественный тон, которым дух произнес эту абракадабру, мне не понравился.
— Что это было, сосед? — спросил я, слезая с высокого табурета, и, глубоко вздохнув, направился к не перестающей сверлить меня грозным взглядом девушке в зеленом охотничьем костюме.
— «Слався, Цезарь. Идущие на смерть приветствуют тебя», — отозвался дух и добавил: — Только не спрашивай, кто такой этот Цезарь, все равно ответить не смогу. Не помню.
Сказал и… исчез из моего сознания. Бросил на растерзание этой… тигрице и сбежал. Вот чуйка у этого духа, а?! И не скажешь, что он ее впервые видит! Гад…