Пылающая полночь
Шрифт:
— О, ходок Дим! Светлого дня тебе, юноша, — положив ножницы на каменную скамью и стягивая с ладоней бумажные перчатки, отозвался отец Тон. Бросив перчатки и фартук на ту же скамью, он смерил гостя долгим взглядом и, чему-то кивнув, поманил Дима за собой. — Пройдемся.
Это не было предложение или просьба. Хотя… приказом слова инквизитора тоже нельзя было назвать. Просто констатация факта, пусть тот пока и не свершился. И Дим последовал за протопресвитером, как и положено, держась в двух шагах за его левым плечом. Бывший великий магистр, кажется, совершенно не интересовался причинами, которые привели к нему молодого ходока. Он просто прогуливался по своему саду и, обращая внимание гостя то на одно растение, то на другое, с гордостью рассказывал о
— Эмоции, чувства, желания… это то, что делает нас людьми, Дим. Без них любой человек — лишь пустое тело, не способное ни к добру, ни ко злу. Чувства могут быть приятными и неприятными, болезненными или дарующими радость, но не они порождают Свет или Тьму. Это результат наших поступков, и только. Вспомни кодекс. Намерение не есть деяние, — проговорил протопресвитер, когда они вдруг оказались у чугунных ворот внутреннего двора. — Я успокоил твое сердце, Дим? Замечательно. Тогда… пройдем в кабинет, у меня, знаешь ли, тоже имеется к тебе разговор.
Глава 4
А я еще удивлялся, что его преосвященство так быстро согласился меня принять! Сразу должен был догадаться, что это ж-ж-ж неспроста, как говорит сосед. Но надо признать, что поднятая им тема оказалась весьма и весьма злободневной.
Кабинет протопресвитера впечатлил духа не меньше, чем обстановка дома. Да и я, признаться, в какой-то момент поймал себя на мысли, что было бы неплохо в будущем обзавестись подобным. Мягкий ковер глушит шаги, резные кресла у камина удобны и располагают скорее к отдыху, чем к работе с документами. А вот стоящий у высокого стрельчатого окна широкий и массивный стол с затейливой надстройкой, в которой прячутся многочисленные ящички и полки, наоборот, выглядит намного более удобным для работы, чем привычное мне по дедову кабинету высокое бюро, читать и писать за которым приходится исключительно стоя. И конечно, высокие и крепкие дубовые шкафы вдоль одной из стен, под завязку забитые книгами и свитками.
Забранное свинцовым переплетом окно давало достаточно света, так что, оказавшись в кабинете, его хозяину не пришлось зажигать алхимические светильники, которых здесь было, на мой взгляд, даже несколько больше, чем необходимо. Указав мне на одно из кресел у неразожженного по летнему времени камина, его преосвященство позвонил в колокольчик и, молча усевшись в соседнее кресло, сложил руки в замок. Но прежде чем он заговорил о деле, в кабинет проскользнул уже знакомый мне слуга.
— Оранжад со льдом, сударь Дим? Или, может быть… вина? — с еле заметной усмешкой взглянул на меня инквизитор, явно наблюдая за тем, как скривилось мое лицо при упоминании алкоголя. Может быть, похмелье уже давно меня оставило, и даже от сопутствующего ему запаха не осталось и следа, но уж больно неприятные воспоминания сохранились у меня о нынешнем утре.
— Благодарю, ваше преосвященство. Оранжад был бы в самый раз. Погода…
— Согласен. В такую жару нет ничего лучше, чем глоток цитруса со льдом, — отозвался инквизитор и бросил короткий взгляд на слугу. Тот молча кивнул и исчез, а я в очередной раз подивился схожести поведения людей протопресвитера и дедова слуги.
Пока я размышлял над этим фактом, а инквизитор задумчиво смотрел в окно, слуга успел выполнить безмолвный приказ своего господина и вернулся в кабинет с небольшим затейливым столиком на колесах, который он остановил между нашими креслами. После чего слуга поклонился и исчез, а встрепенувшийся инквизитор лениво потянулся к приготовленному для него уже
— Итак, ходок Дим, — поставив свой кубок на столик, заговорил инквизитор. — Как ты наверняка уже понял, я не просто так столь скоро откликнулся на твою просьбу о встрече.
— Ваше… — Я хотел было возразить, но протопресвитер остановил меня одним коротким жестом.
— Не стоит, Дим. Право, не стоит. У меня действительно есть свой корыстный интерес в нашей беседе, и я ничуть не сомневаюсь, что ты это понимаешь. Так что давай оставим экивоки и перейдем к делу, — произнес мой собеседник, и я согласно склонил голову. Действительно, я почему-то напрочь забыл, что передо мной не просто высокопоставленное лицо, а опытный воин, которому нет никакого дела до словесных кружев и паркетных расшаркиваний, столь любимых титулованной знатью. — Собственно, вопрос, который я хотел обсудить, прост. Уже всему Ленбургу известно положение, в которое поставил глава цеха ходоков Робар своих свободных коллег. Понять его можно, синдик искренне беспокоится о благополучии своего цеха и людей, и ход с мертвым рядом вполне вписывается в это его стремление. С другой стороны, свободные ходоки ему никто, даже более того, они, то есть вы, прямые конкуренты его цеху, и беспокоиться о вашем благополучии он стал бы в последнюю очередь.
— Я это понимаю, ваше преосвященство, — кивнул я, когда мой собеседник сделал паузу, чтобы глотнуть охлажденного оранжада. И решил немного подтолкнуть инквизитора к сути дела. А что? Сам же предложил не ходить вокруг да около! — И полагаю, вы желаете что-то предложить свободным ходокам, так неожиданно лишившимся львиной доли возможного заработка?
— Именно, Дим. — Если протопресвитер и понял мое действие, то виду не подал. Только ободряюще улыбнулся. — Церковь беспокоит тот факт, что привыкшие к определенному достатку свободные ходоки ради сохранения своих доходов могут пойти… скажем так, вразрез с законами города и империи.
— Ваше… — вскинулся я, но вновь был прерван.
— О, Дим, не возмущайся. Я понимаю, что ты сам и многие твои товарищи с негодованием отнесутся к предложению заняться контрабандой или чем-то еще в этом роде. Но ведь ты не можешь утверждать, что все свободные ходоки без исключения так же принципиальны, как ты. Человек слаб, Дим, и то, что он удерживается от зла, совсем не говорит о том, что он с той же легкостью удержится от нарушения закона. К сожалению, человеческое правосудие не столь неминуемо, как наказание Тьмы.
— Так чего вы хотите, ваше преосвященство? — спросил я, решив не продолжать бессмысленный спор о благочестии и законопослушности ходоков.
— Томарскому ордену нужны опытные проводники в Пустошах, — притворно равнодушно проронил инквизитор, любуясь затейливой чеканкой на своем кубке. — И свободные ходоки вполне могли бы стать такими проводниками. Не находишь?
— Под баннерами ордена, конечно? — усмехнулся я.
— Разумеется, — спокойно согласился инквизитор.
— Ваше преосвященство… — Я запнулся, пытаясь подобрать верные слова, и протопресвитер не стал мешать моим размышлениям. В конце концов я решил говорить все, как есть. — Ваше преосвященство, вы не задавались вопросом, почему свободные ходоки так упорно отказываются вступать в цех?
— Полагаю, ответ скрыт в первой части вашего самоназвания? — улыбнулся мой собеседник.
— Именно. Вы же предлагаете нам лишиться этой самой свободы. Связать себя уставами и правилами ордена. Субординация, подчинение приказам вне зависимости от их разумности… это, знаете ли, и есть то, от чего бежало большинство нынешних свободных ходоков. Кто-то досыта наелся субординации в легионах, кому-то встали поперек горла глупые приказы владетелей, посчитавших себя великими полководцами. Я ни в коей мере не хочу оскорбить орден, делающий столь многое для нашего несчастного мира, но многие из нас, обжегшись на молоке, предпочтут дуть на воду.