Пылающий горизонт Юго-Восточного фронта
Шрифт:
– Док! – быстрым окриком выдернул я его из царства полей и коровников. – Док, а что комиссарша спрашивает?
– Да ничего особенного, есть ли мама, папа, не жалко ли тебе их будет, когда ты в гробу придёшь, – всё также задумчиво и не спеша ответил он.
– Серьёзно? Видать девочка не из простых.
– Ну да, говорят она из Лисичанска, приехала помогать. Психологом числится, отсеивает тех, кто не поедет.
– И что? Кого-то уже отсеяла?
– Пока нет.
«Нет, от Дока ничего внятного не добьёшься нужно идти к ней самому».
Штатного психолога казачьего пункта по приёму
– Сколько тебе полных лет? – задала она свой первый вопрос.
– Двадцать восемь.
– Образование?
– Высшее.
– Опыт боевых действий есть?
– Нет, но очень хочу, – улыбнулся я. – Катя, а вы откуда?
– Курск, а что?
– А в Луганске были?
– Нет.
– А в клубе?
– В каком? – оторвав голову от блокнота, она удивлённо посмотрела на меня.
Через мгновение лицо Кати смутилось, до неё дошло про какой клуб я спрашиваю.
– Слушай парень, может это ты, наш пункт с клубом спутал? Ты вообще сюда, зачем приехал?
– С фашизмом бороться, – ещё серьёзней, чем она задавала свой вопрос, ответил я. – Катя не обижайся, я здесь с восьми утра, вокруг тоска, а ты вижу девушка интересная, образованная, почему бы с тобой не поговорить.
Но Катя больше не смотрела на меня, она что-то писала в блокноте и после пары строчек проговорила.
– У меня вопросов больше нет.
«Ну, нет, так нет. Тоже мне строит из себя психолога, видать в Курске клубы надоели, вот и приехала сюда сменить картинку. Откуда только такие слухи: «Катя из Лисичанска, девушка, в глазах которой читается война, ну и придумают же…»
После обеда наступило мёртвое время, все разбрелись по углам, я же отправился к командиру, который утром записывал меня в общий список.
Его позывной был Бродяга. После пятиминутного общения с ним мне стало ясно, что никакой он не командир, а такой же, как и мы ничего незнающий юноша, просто повесил на себя воображаемые погоны, ну, может это и правильно, кому-то же нужно записывать новичков в блокнот.
Бродяга ничего вразумительного по поводу того, кого заберут первым и куда отправят, не знал. Он только постоянно ссылался на своё отделение и говорил, что у него почти все парни по три дня тут сидят. Оглядев всех, я заметил на некоторых тоскливых лицах тревогу, видно от долгого ожидания их стали посещать дурные мысли.
Нет нечего хуже ожидания, когда человек ждёт чего-то неизвестного, его душу начинают терзать сомнения, а ведь сомнения – это спутники малодушия. Бродяга чувствовал это, и как командир опасался, что кто-нибудь из его ребят не выдержит, пойдёт в город и напьётся, натворив что-нибудь при этом. В основном – это были парни двадцати-двадцати пяти лет, с юношеским задором они часто подшучивали друг над другом. Пятеро из десяти были из одного города, – Мурманска, по их словам в дорогу их собирал чуть ли не весь район, в котором они жили. У двоих из них даже были каски и бронежилеты пятого класса защиты. Как они говорили, – это был подарок от силовых структур. Может они, конечно, и шутили, но мне опять стало стыдно за свой город миллионник, ведь в этой партии из Волгограда я был единственным. Один из них носил чёрный берет, с двумя кокардами. Берет, был набит и отглажен, как будто парень собрался на парад, а не на войну.
– А вы видели москвича, – спросил я у них.
– Какого москвича? – отозвался, парень в чёрном берете.
– Толстого, в очках, он ещё на бревне возле входа сидит.
– Нет, а что?
– Я с ним пообщался, так вот он компьютерщик, не служил и приехал воевать, и куда только его родители смотрят.
– Не скажи, в один голос возразили они, нам Иваныч недавно рассказал про Крота, очень поучительно.
– Про какого Крота?
– Из России доброволец, очкарик, ростом с мизинец, над ним все его земляки глумились, а Крот оказался хорошим парнем…
Глава 2. Снайпер.
Николай Николаевич работал электриком на заводе. С самого начала жизнь его не заладилась. В детстве он рос хилым и слабым мальчиком, ему было очень трудно постоять за себя, поэтому постоянно приходилось терпеть насмешки одноклассников. Коля с юных лет мечтал стать военным и, когда ребята во дворе играли в военные игры, он обвешивался самодельным оружием, старательно сделанным из деревяшек.
– Зачем тебе столько? – спрашивали у него ребята. – Оно же не стреляет! – взрываясь громким смехом, укоряли они Колю.
Но для Николая эти игры были больше, чем просто детские забавы. В этих играх он жил уходя от реальности. Там он умирал и вновь возрождался. Деревянная доска, с прибитым к ней дверным шпингалетом, очень напоминала ему винтовку Мосина, которая заменяла ему всех друзей.
В армию Николая не взяли, плохое зрение и плоскостопие помешали этому и, забросив свою мечту о военной карьере подальше – в самые потаённые уголки своего сознания, Коля пошёл работать на завод.
К тридцати годам «Коль Колич» (так его прозвали в коллективе) славился хорошим электриком. Он был исполнительный, но безынициативный, про таких людей говорят: «ни рыба, ни мясо». Отношения с окружающими тоже не складывались. Из-за плохого зрения Коле приходилось носить очки с толстыми линзами. От этого он выглядел нелепо и смешно, поэтому, когда кто-то из рабочих рассказывал о бурно проведённой ночи, Коля, закуривая сигарету, думал: «Эх, в каком же я был бы сейчас звании? Обойдись со мной судьба более снисходительно».
События на Украине поставили Николая в недоумение. С одной стороны он поддерживал то, что люди вышли на улицу, а также их лозунги, которые гласили: «долой олигархов, долой Януковича, долой коррупцию!»
Единственное чего Николай не понимал, так это почему новоиспечённые революционеры запрещали украинцам дружить с русскими.
Когда мирные демонстранты стали закидывать коктейлями Молотова «беркутовцев», Николай понял – это не просто студенты, которые вышли протестовать, – это иностранные наёмники, которым так легко было кидать бутылки с зажигательной смесью из-за плеч одурманенной молодёжи на головы безоружных бойцов милиции.