Пылающий меч
Шрифт:
— Да у меня в самом деле жуткая боль! Если я не смогу стоять и не приму участия в триумфе Яххотеп, я этого не переживу!
Кошечка вздохнула:
— Погоди немного, я найду тебе капли, от которых тебе сразу станет легче.
Усач поглядел на себя в зеркало — выглядел он достойно. Особенно ему нравилось золотое ожерелье, пожалованное за военные подвиги, широкий кожаный пояс с золотыми накладками и высокие сандалии.
— Я забыла, что отдала капли Афганцу, у него ломило затылок. Должна сказать, что герои
Афганец жил в доме по соседству, и Усач заторопился к нему.
— Господин принимает ванну, — сообщила служанка.
— Не тревожь его! — распорядился Усач. — Я сам управлюсь.
Он вошел в кладовую, где Афганец хранил оружие, одежду и лекарственные снадобья. В первом сундуке оказалось белье, зато в большом ларце стояли горшочки с разными бальзамами, а среди них… Усач не поверил собственным глазам! Нет! Такого быть не могло!
Скарабей!
Но не египетский скарабей, а скарабей гиксосов, с именем Апопи. Им пользовались в качестве печати, и он был достаточно сильно истерт. На спине его был ключ к тайным письменам…
— Ты что-то ищешь? — спросил мокрый Афганец, появляясь на пороге.
Глаза Усача метали молнии, он протянул Афганцу скарабея.
— Что это такое, хотел бы я знать!
— Неужели тебе в самом деле нужны объяснения?
— Только не ты, Афганец! Такого не может быть!
— У каждого своя война, друг. Ты не знаешь одной маленькой подробности — мою семью уничтожил Египет, договорившись о торговле с нашими соперниками. Я поклялся, что отомщу, а горец не нарушает данной клятвы. Гиксосы помогли мне это сделать, Апопи поручил связаться с бунтовщиками, и мне это удалось. Я сумел расправиться с двумя фараонами. Гибель Секненра и Камоса — моя заслуга, и я горжусь этим. Кто еще из чужаков мог так преуспеть?
— Но ты же бился со мной рядом! Ты же рисковал головой! Ты убивал гиксосов!
— А как иначе я мог добиться безоглядного доверия? И до сих пор ни один человек не заподозрил меня. Но мои подвиги еще не окончены!
— Ты собрался убить Яхмоса!
— Нет, не Яхмоса, а Яххотеп. Она уничтожила царство гиксосов, а я уничтожу царицу в момент ее торжества, и Египет рассыплется в прах.
— Ты сошел с ума, Афганец!
— Ничего подобного. Я исполняю то, что мне поручено, и ничего больше. Мой владыка мертв, но он станет победителем в этой войне. Мне жаль, друг, ведь я по-прежнему восхищаюсь Яххотеп. Когда я увидел ее, мне даже показалось, что я в нее влюбился. Поэтому я щадил ее так долго. Слишком долго. Но я, как и ты, человек чести, я не могу уехать на родину, не исполнив своего обязательства. Как мне ни жаль, но я уничтожу Яххотеп. А сначала, мой друг, я убью тебя.
Мужчины схватились за кинжалы. Каждый из них знал, что впервые бьется с равным себе соперником.
Глаза в глаза, они медленно двигались по комнате, подстерегая счастливую возможность для удара и догадываясь, что первый же удар решит схватку.
Первым ударил Усач.
Он лишь оцарапал руку Афганца. Тот кошкой бросился на противника и повалил его на спину.
Лезвие Афганца коснулось шеи Усача, из которой тонкой струйкой потекла кровь.
— Жаль, — сказал Афганец. — Ты не должен был рыться у меня в кладовой. Я ценил тебя, мне было хорошо, когда в бою я чувствовал, что ты рядом.
Неожиданно Афганец выпрямился и сдавленно вскрикнул, словно почувствовал невыносимую боль.
Даже получив смертельный удар кинжалом от Кошечки, он успел бы еще перерезать Усачу горло. Но пощадил собрата по оружию. Глаза его заволокло смертной пеленой, и он повалился на пол.
— Я забыла сказать тебе, сколько надо принимать капель, — сказала Кошечка. — Слишком большая доза могла причинить большой вред.
Фараон Яхмос поставил на жертвенник серебряную ладью с колесами, похожими на колеса боевой колесницы. Она олицетворяла силу и путь бога Луны, покровителя Яххотеп.
Вместе со всеми Усач, которому Кошечка перевязала рану на шее, не сводил глаз с царицы Яххотеп, прекрасной, как восходящая заря. Красота этой шестидесятилетней женщины затмевала чары первых красавиц двора.
Усач успел все рассказать ей, и Яххотеп наконец была совершенно спокойна.
— Поклонимся царице Свободе, — провозгласил фараон Яхмос. — Ей мы обязаны жизнью, она воскресила страну, которую мы все вместе возрождаем.
В тишине, воцарившейся во дворе Карнакского храма, Яххотеп ощутила всю полноту народной любви.
Фараон приблизился к матери.
— Никогда на протяжении долгой истории Египта царица не получала наград за военные подвиги. Ты будешь первой, госпожа, и, надеюсь, последней, потому что само твое имя говорит о том, что после войны наступает мир. Пусть этот символ неустанной борьбы, которую ты вела против темных сил, будет свидетельством почтения и любви твоих подданных.
Яхмос передал Яххотеп золотую подвеску с тремя изящно сделанными оводами.
Весельчак Младший, Северный Ветер и Плутишка подумали одно и то же: нет на свете насекомого злее и неотвязнее. Но что, как не настойчивость Яххотеп, разрушило царство гиксосов?
— К тебе, мама, должна вернуться теперь верховная власть, — произнес фараон.
— Нет, сын мой. Тебе и только тебе предстоит основать новую династию и вернуть Египту процветание. Я же, как ты знаешь, дала обет: когда Египет обретет свободу, я буду жить под сенью храма. Этот счастливый для меня день настал.
Царица, сияя счастливой улыбкой, направилась к святилищу, где отныне она, Супруга бога, будет жить, осененная тайным светом Амона-Ра.