Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

— Да ты глаза-то разуй!

Левенбук вытащил вчерашнюю «Правду» и зачитал:

— «Такие, с позволения сказать, ярые защитники безродного космополитизма, как искусствовед Федоров-Гуревич (Гуревич)… ну и по списку… э-э-э… не только позволяли себе призывать нашу творческую и научную интеллигенцию к отказу от патриотизма, но и имели наглость ездить за границу за государственный счет и там поливать грязью нашу Родину». Их что, по-твоему, к награждению готовят, что ли?

— А ты дальше-то прочти.

— «В своем недавнем выступлении на экстренном совещании Президиума ЦК КПСС товарищ Сталин со всей большевистской прямотой ответил на этот вопрос, сказав следующее: «Я считаю, что безродных космополитов надо пзхфчщ! Причем в кратчайшие сроки!». И что?

— Так это я тебя спрашиваю: и что? Безродных космополитов надо пзхфчщ! Это товарищ Сталин сказал. Во как!

Штормовой поднял указательный палец.

— А это значит, —

добавил он, опрокинув в себя стопку, — что пзхфчщ — это тебе, брат, не ссылка, это новая политика.

— Да какая к черту политика?! — разозлился Левенбук. — Это ж все туман. Эвфемизмы для ареста.

— Не скажи, — покачал головой Штормовой. — Есть сведения, что «пзхфчщ» — это просто отметка, ну вроде неблагонадежности.

— Поражение в правах?

— Ну да, вроде лишенцев. Может, запретят голосовать… Может, ограничат проживание в больших городах.

— А я так думаю, что все это снова лапша на уши. Будет новый тридцать седьмой.

Штормовой, конечно, слышал все эти разговоры, но предпочитал гнуть свою линию. Так было спокойнее. Верить во что-то хорошее. Он пожал плечами и опрокинул новую порцию водки.

— Ладно, твое дело, — сказал он, крякнув. — Давай лучше о чем-нибудь другом.

Левенбука сильно удивила такая равнодушно-простодушная позиция Штормового. Ведь Штормовой был тертым калачом и хорошо знал цену безумию советской власти. О чем говорила и история его псевдонима. На самом деле фамилия Штормового была Сытый. Но когда грянула Октябрьская революция, начинать карьеру писателя с такой «старорежимной» фамилией было просто неловко. Тем более что вокруг были литераторы под «говорящими» псевдонимами: Бедный, Голодный, Батрак. А тут Сытый. Тут и до контрреволюции недалеко. Немного подумав, Штормовой взял себе фамилию Троицкий. Во-первых, он был родом из Троицка. А тогда многие революционеры (особенно еврейской национальности) любили брать себе псевдонимы по месту рождения. Во-вторых, в новой фамилии была ласкающая слух фонетическая схожесть с фамилией Троцкого, самого популярного (разумеется, после Ленина) большевика. Тогда, конечно, никто и помыслить не мог, чем закончится карьера Троцкого. В общем, под новой фамилией Штормовой и начал писательскую карьеру в бурные двадцатые. Выпустил сборник революционных стихов и напечатал несколько рассказов. Стихи были слабыми, рассказы — наивными. И первые, и вторые прошли почти незамеченными. Тогда это невнимание Штормового сильно задело, но потом он понял, что нет худа без добра. Ибо едва дедушка Ленин приказал всем долго и счастливо жить, тут же началась грызня за власть, из которой победителем, как известно, вышел Сталин. Из синонима революции Троцкий стал медленно, но верно превращаться сначала в оппозиционера, а потом и во врага. Троцкистами, соответственно, стали называть любой «антисоветский элемент». Это не могло не волновать писателя Троицкого, который при каждом упоминании в газетах Троцкого вздрагивал и нервно кусал губы. Да и в редакциях на него стали косо поглядывать — не бравирует ли молодой писатель своей подозрительной фамилией? Не хочет ли он подчеркнуть свою солидарность с опальным революционером? Троицкий понял, что запахло жареным, и быстро сменил фамилию на Штурмовой. Она показалась ему звучной, героической, безопасной и вполне под стать коммунистической риторике, тем более что в газетах то и дело предлагали что-то штурмовать (бастионы мещанства, гнезда кулацких последышей, оплоты белогвардейских недобитков и пр.). Под ней он и издал первый роман. Но тут грянула новая беда. Ни с того ни с сего все вдруг стали бороться со штурмовщиной. Причем до этого на нее только и полагались, плодя энтузиазм и стахановское движение. А тут вдруг разворот на сто восемьдесят градусов. Перепуганный Штурмовой поменял «у» на «о», молясь, чтобы советская пропаганда не выкинула очередной фортель. В некотором смысле все это напоминало бегство нервного интеллигента от вездесущего советского бога. Приятель Штормового даже сочинил такой стишок:

Штурмовщиной напуган, он стал Штормовым, Только снятся ночные кошмары мужчине, Будто он на линкоре стоит рулевым, И приходит приказ — дать отпор штормовщине!

Но, слава богу, этим кошмарам не суждено было сбыться, и по крайней мере за фамилию его больше не били. Били, однако, за многое другое — хотя до ареста дело так и не дошло. Сейчас Штормовой был уже не рулевым, а скорее морским волком. Опытным, обветренным, верящим в свою интуицию. Тем страннее показалась Левенбуку его вялая реакция на «пзхфчщ». Может, Штормовой и вправду подрастерял былой нюх? Левенбук решил переключиться на другую тему и от растерянности начал расспрашивать Штормового про арбузы, но, похоже, его нервозность сделала свое черное дело и невольно передалась Штормовому. Разговор как-то вдруг не заклеился. Водка пошла Штормовому не в то горло. От холодного соленого огурца засвербил зуб. Штормовой крякнул, сказал, что ему пора, попрощался и ушел. Пожимая руку Левенбука, он заметил, что та была холодной. Как у мертвеца. В голове автоматом пронеслось начало будущего романа: «Он взял в руки арбуз. Тот был холодный, как труп».

А через час к дому Левенбука подъехал воронок.

Левенбук сидел напротив следователя Колокольцева и нервно почесывался. Он думал, как будет сейчас «сдавать» своих друзей. Нет, трусом он не был. Но, имея за плечами опыт общения со следователями, прекрасно знал: его показания не имеют никакого значения. Ни для кого. Кроме него самого. Да и то лишь в том случае, если ему не вынесен заочный смертный приговор. Потому что по-настоящему все давно решено без него. Это в двадцатые и начале тридцатых слова обвиняемого иногда что-то весили. Упертого заключенного могли осудить по более мягкой статье, особенно если не было веских доказательств вины. Но уже к середине тридцатых все стало просто до боли. Показания можно было выбить пытками, их можно было подделать. И никто никогда не узнал бы, говорил ли заключенный эти слова или нет. К совести это имело туманное отношение. Когда Левенбук узнал, что его первое заключение было состряпано из показаний его близких друзей, он совершенно на них не обиделся. А с некоторыми даже продолжил общаться и после заключения. Нет, ему, конечно, было бы приятно, если бы друзья мужественно молчали. Но, во-первых, не промолчали бы другие, и, значит, все равно Левенбук мотал бы срок. А во-вторых, было бы ему приятно узнать, что за молчание эти же друзья заплатили страшными пытками, издевательствами и, наконец, мучительной смертью? Вряд ли.

Вот и сейчас он прекрасно понимал, что топор, занесенный над головами Гуревича с компанией, неминуем. Он может их защищать, выгораживать или гордо молчать. Но тогда его просто расстреляют. Или будут пытать. Пыток он все равно не выдержит. А если и выдержит, то за него просто дадут показания другие. Потому что все это не больше чем формальность. Как формальны сами обвинения.

В том мире, где он сейчас оказался (да и в том, где он еще недавно был), слова полностью обесценились. Что бы он ни сказал, все будет съедено трескучим языком обвинительного заключения. Слова давно превратились в набор сухих клишированных сочетаний типа «состоял в террористической организации», «вел антисоветскую агитацию», «содействовал контрреволюционной работе», а также грозных аббревиатур: КРД, КРТД, РВН, ПШ, АСА, СОЭ [1] и пр. Что-то вроде мертворожденного языка газетной передовицы: шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству. И вырваться из этого ада невредимым было делом немыслимым, невозможным.

1

АСА — антисоветская агитация; ПШ — подозрение в шпионаже; СОЭ — социально опасный элемент; РВН — родственник врага народа; КРД — контрреволюционная деятельность; КРТД контрреволюционно-троцкистская деятельность.

— Так, — решительно хлопнул ладонью по столу Колокольцев, который в очередной раз отвлекся от допроса мыслями о директиве. — Давайте еще раз вернемся к кругу ваших знакомых.

— Давайте, — охотно кивнул головой Левенбук.

Колокольцев обмакнул перьевую ручку в чернильницу и задумчиво стряхнул с кончика густую каплю. Почесал ляжку и поднял глаза.

— Значит, товарищ Левенбук… Когда вы начали работать на японскую разведку?

— 12 марта 1944 года, — как школьник у доски, выпалил гот первую пришедшую на ум дату.

Колокольцев заскрипел пером, записывая показания.

— Очень хорошо, Левенбук. Помогая следствию, вы помогаете себе. И как это произошло?

Левенбук завел глаза наверх и задумчиво почмокал губами.

— Э-э-э… я был в гостях.

— У?

— У английского шпиона Шнейдера.

— Шней-де-ра, — эхом отозвался Колокольцев, продолжая скрипеть перьевой ручкой. — Кто еще был?

— А кто нужен-то? — спросил Левенбук.

Колокольцев понял, что с Левенбуком можно говорить откровенно.

— Нужен весь ваш антисоветский круг. Вся ваша шпионская сеть. То есть люди, имена которых нам пока неизвестны, но которые бы вы нам открыли. А именно: Штейн, Константинов, Шлиппель, Забельский, Цаплин, Деревянко, Цветков, Федоров-Гуревич, Глокман, Друль, Розенберг и Брокман.

— А, понял, — с готовностью кивнул Левенбук, хотя и не ожидал, что круг будет столь широк. — Значит, пришел я к английскому шпиону Шнейдеру. Ну а там уже полон дом гостей. Он меня познакомил с американским шпионом Штейном, немецким шпионом Забельским, турецким шпионом Друлем, финским шпионом Цаплиным, французским шпионом Шлиппелем, испанским шпионом Брокманом…

Поделиться:
Популярные книги

Новый Рал 5

Северный Лис
5. Рал!
Фантастика:
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Новый Рал 5

Светлая ведьма для Темного ректора

Дари Адриана
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Светлая ведьма для Темного ректора

Мерзавец

Шагаева Наталья
3. Братья Майоровы
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
короткие любовные романы
5.00
рейтинг книги
Мерзавец

Неверный

Тоцка Тала
Любовные романы:
современные любовные романы
5.50
рейтинг книги
Неверный

Кодекс Охотника. Книга X

Винокуров Юрий
10. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
6.25
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга X

Попаданка

Ахминеева Нина
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Попаданка

Сама себе хозяйка

Красовская Марианна
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Сама себе хозяйка

Последняя Арена

Греков Сергей
1. Последняя Арена
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
6.20
рейтинг книги
Последняя Арена

"Дальние горизонты. Дух". Компиляция. Книги 1-25

Усманов Хайдарали
Собрание сочинений
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Дальние горизонты. Дух. Компиляция. Книги 1-25

Измена. Верни мне мою жизнь

Томченко Анна
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Измена. Верни мне мою жизнь

Идеальный мир для Социопата 6

Сапфир Олег
6. Социопат
Фантастика:
боевая фантастика
рпг
6.38
рейтинг книги
Идеальный мир для Социопата 6

Болотник

Панченко Андрей Алексеевич
1. Болотник
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
6.50
рейтинг книги
Болотник

Возвышение Меркурия. Книга 2

Кронос Александр
2. Меркурий
Фантастика:
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Возвышение Меркурия. Книга 2

Вираж бытия

Ланцов Михаил Алексеевич
1. Фрунзе
Фантастика:
героическая фантастика
попаданцы
альтернативная история
6.86
рейтинг книги
Вираж бытия