Раб и Царь
Шрифт:
– Поняла, – тихо ответила она и закрыла дверь кабинета.
Михаил Александрович уже собирался идти домой, когда его вызвали к директору. Он так растерялся, что даже не заметил, как пошёл к начальству в одной перчатке, вторая так и осталась лежать на его столе. Однако он удивился ещё больше, когда зашёл в приёмную.
Как только он зашёл туда, секретарша испуганно посмотрела на него и спросила:
– Вы Андреев?
– Андреев, а что?
– Директор
Михаил Александрович взялся за ручку двери. Секретарша, как ошпаренная вскочила со своего стула и преградила ему дорогу.
– Не понял?
– Обождите, мне срочно уйти надо.
– Ну, так и идите.
– Прошу вас, подождите секундочку, – она стала судорожно складывать что-то себе в сумку, задвигать ящики стола, а потом, бросив всё, зажав под мышкой сумку, из которой всё падало, подбежала к двери.
– Заходите, – крикнула на ходу секретарша, выскочила из приёмной и закрыла за собой дверь.
Михаил Александрович, ничего не понимая, зашёл в кабинет. За столом сгорбившись сидел человек и неподвижно смотрел в одну точку. Лица его не было видно. Наконец человек медленно повернулся к нему. Михаил Александрович остолбенел.
– Это ты?
– Боже, как трогательно! А то ты не знал, у кого работаешь?
– Я сейчас же напишу заявление об уходе!
– Ну, теперь-то конечно. Когда ты меня обокрал, можно и свалить. Только я не понимаю – за что?
– Ты что мелешь? Ты хоть отчёт отдаёшь своим словам?
– Я то, как раз, отдаю. Ты – единственный человек, который выносил за пределы фирмы базы данных. Тебя вычислили. Может быть, хватит врать? Будь мужчиной, если попался, так хоть имей мужество признаться в этом. Или ты уже забыл, что такое офицерская честь?
– И это ты говоришь мне о чести? Ты, кто вырастил урода, а не сына, подонка, а не мужчину. А теперь ты не нашёл ничего лучшего, как обвинить меня в воровстве? Тебе дочери моей мало?
– Твоя дочь шлюха! А ты, её отец, – вор!
– Ты ответишь за свои слова, сволочь!
Михаил Александрович весь затрясся от ярости. Только сейчас он заметил, что выглядел смешно. На его руках была только одна перчатка. Он со злостью судорожно попытался стащить её с руки. Но перчатка не слушалась. Тогда Михаил Александрович дёрнул перчатку изо всех сил. Перчатка, соскользнув с кисти, вырвалась, описала дугу, ударила прямо в лицо директору и упала на пол.
– Можно и так, – багровея сказал Пётр Ефимович.
Он медленно поднял перчатку, потом отвернулся от Андреева и подошёл к стене, на которой висели старинные клинки.
Не успел Михаил Александрович опомнится, как на стол, возле которого он стоял, со зловещим звоном упала сабля.
– Защищайся, подлец! – крикнул директор и, не дав противнику опомниться, изо всех сил махнул клинком.
Михаил
– Это тебе за сына моего!
Остриё просвистело у самого уха.
– Это за воровство!
Клинок звонко ударился о саблю, которую Андреев подставил под удар. Удары сыпались один за другим. Пётр Ефимович вкладывал в них всю свою силу. Перед ним стоял не противник, перед ним был сам злой рок, который посадил его сына в тюрьму и который хотел теперь отнять у него всё.
Михаил Александрович только успевал отбивать удары. Наконец его сабля, отбив очередной удар, описала в воздухе дугу, и вонзилась в голову директора.
– А это тебе за мою дочь поруганную, – сказал Михаил Александрович, плюнул в сторону директора, и бросил на бездыханное тело саблю.
Двери кабинета открылись и в них появились заместитель и начальник службы безопасности.
– Всё кончено, – сказал им Михаил Александрович, – можете вызывать милицию.
Глава 7
По настоянию Кати молодая семья Рабовых временно переехала к её матери. Оставлять мать одну после ареста отца было нельзя. Катя надеялась, что внук и круговерть большой семьи хотя бы отчасти смогут отвлечь её от горя. Она не ходила на работу и целыми днями была с матерью. Володя нанял кого-то, чтобы сдать квартальный отчёт, и все бухгалтерские документы складывал в стол жены. Эти действия были вполне оправданы, потому что Нина Фёдоровна находилась в самой настоящей депрессии.
Когда Володя пришёл с работы домой, то очутился в атмосфере гнетущей тишины. Тёща что-то тихо стряпала на кухне, возле неё, на подоконнике, сидела Катя и безучастными глазами смотрела в окно, даже сын в эти дни был тихим и играл, не дёргая ни мать, ни бабушку. Володя прошёл на кухню, сел за стол и тоже молча стал наблюдать за женой.
Катин взгляд вдруг перестал быть безучастным. Она внимательно что-то рассматривала.
– Что там? – спросил её муж.
– Диминого отца похоронили. С кладбища возвращаются.
– Господи! – воскликнула Нина Фёдоровна и, зарыдав, выбежала из кухни.
– В голове не укладывается… – как бы отвечая за мать, сказала Катя. – Зачем он это сделал?
– Ты женщина, тебе этого не понять.
– При чём тут женщина?
– Он отомстил за тебя.
– Я ещё понимаю, если бы сразу… Столько времени прошло…
– При чём тут время? Такое не забывается никогда.
– И кому от этого стало лучше?
– Ты понять не можешь, это эмоции, они, рано или поздно, всё равно должны были выйти наружу. Помнишь, следователь говорил, когда зам и начальник службы безопасности вбежали в кабинет он сказал: «Это за мою поруганную дочь».