Раб лампы
Шрифт:
ЛАМПА
Она стояла над тем, что было когда-то любимой скульптурой, и даже заплакать не могла. Слез не было. Внутри — пустота. Ощущение такое, будто через нее пропустили мощный электрический разряд, и все выгорело дотла: сердце, легкие, бронхи. Не было дыхания, по жилам не струилась больше кровь. Там, внутри, один лишь пепел. Так и стояла, бессильно опустив руки. Что толку плакать? Лимбо умерла. Три месяца работы — насмарку. Лимбо умерла, на дворе март месяц, все опостылело, осталась только смертельная усталость. Двадцать лет бешеной гонки за славой, а вы попробуйте так-то: без денег,
— Ну-ну, успокойся.
Это муж. Положил руку на плечо, ласково и бережно погладил. А она разозлилась. И тут же сорвалась:
— «Успокойся»?! Да, тебе-то что! Не ты ночей не спал! Мучился, вынашивал идею. Не ты руками гнул это проклятое железо, резался до крови, слеп над сваркой! Не ты…
Тут она захлебнулась от возмущения, а муж воспользовался паузой.
— А кто тебя заставлял делать скульптуру из стальных пластин? Выпендриться захотелось? Раньше ты работала с глиной. С мрамором. Чем тебе не угодили шамот, керамика, терракота? Ну, отлила бы ее из бронзы. Потянуло на авангардизм? Не женское это дело: варить. Да что я говорю?
– Он махнул рукой. — Разве в тебе осталось хоть что-то от женщины? Ты не женщина, ты — скульптор! Мужской род!
— Зато ты — баба! — не осталась в долгу она. И сжала кулаки. Да, руки у нее не женские. Кисти рук большие, пальцы короткие, подушечки словно расплющены ударом молотка, ногти коротко острижены. Но это для дела. Все в ней — для дела, для любимой работы. А он… — Тебе на меня наплевать! На мои чувства! Я для тебя не женщина, потому что ты уже давно меня не любишь. А любишь только деньги, которые я зарабатываю.
— Ты не забывай: это и мое дело тоже, — обиделся он. — Я в него все свои силы вложил. И время, между прочим. Это я занимался твоими делами, с бухгалтерией договаривался об аренде помещений, о цене на твои скульптуры, наконец.
— Счетовод, — сказала она презрительно.
— Экономист, — поправил он.
— Все равно счетовод!
— Ну, знаешь!
Он обиделся и ушел наверх, в спальню. Их загородный дом — небольшой по размерам, но вместительный. Ничего лишнего и никакой роскоши. Внизу — ее мастерская, гостиная с камином и кухня. Наверху — спальни, крохотная гардеробная. Есть еще летняя веранда, но сейчас дверь туда закрыта наглухо. До апреля, когда станет тепло. Она любит работать в одиночестве, на природе. И кто бы мог подумать, что сюда залезут вандалы! Ничего ведь не украдено! Лишь Лимбо убита.
Она с тоской посмотрела на почти бесформенный кусок железа. Которое когда-то было женщиной. Черной, как ночь. Потому что это Лимбо. Африканка. Какие у нее были чувственные губы! А грудь! А какие руки! Муж ворчал: «Почему ты всегда промахиваешься с руками? То они у тебя какой-то невероятной, нечеловеческой длины, то одна короче другой. Попробуй это продать!»
— Ложь, — сказала она вслух.
Руки у Лимбо были замечательные. Да, длинные. Зато, какие выразительные! Над каждым пальчиком она трудилась
Где Алик? Ах да! Он ушел наверх. Не продолжить ли выяснение отношений? Надо выпустить пар. Она тоже поднялась наверх, прислушалась. Алик в ее спальне. Когда вошла, он глухо спросил:
— Милицию вызывать будем?
— Ничего же не взяли.
— Да? Не ходи сюда, — сказал он торопливо, почувствовав ее движение.
Подошел к кровати и быстро свернул в узел постельное белье.
— Что такое?
— Кто-то здесь развлекался.
— Ты хочешь сказать…
— Он был один. Мужчина. Не исключаю, что делал это с Лимбо. А потом сволок ее вниз, в мастерскую, и уничтожил.
Она невольно взялась рукой за шею и принялась ее растирать. Проклятый ком, застрявший в горле, увеличился в размерах. Ей стало душно.
— Но почему, Алик? Почему?
— Все звезды подвергаются преследованиям поклонников. — Он пожал плечами.
— Но я же не актриса! Не поп-дива! Не модель! Я — скульптор! Художник! И мне сорок лет!
— При чем здесь возраст? Ты ваяешь скульптуры эротического содержания, — сказал он спокойно. — Твоя Лимбо была голой. Да и на остальных немного одежды. Не говоря уже о позах.
— То они, а то я.
— Не скажи. Им нельзя сделать больно. Нельзя отомстить. За то, что они такие… вызывающие. А тебе можно. Так что с милицией? Скандал нам не помешает, — задумчиво протянул муж. — Накануне выставки это было бы кстати. Я, пожалуй, позвоню в газету. Пусть приедет корреспондент и снимет растерзанную Лимбо. Вот это будет пиар!
– Он возбужденно потер руки.
— Что еще ты готов продать, чтобы у меня был пиар? Постель, на которой маньяк занимался любовью со статуей? Видеосъемку нашего с тобой полового акта? Мои стоны во время оргазма?
— Точно — не женщина, — сказал он с удовлетворением. — Как грубо и откровенно!
— Счетовод!
Она выскочила из спальни, хлопнув дверью. Скоро сюда приедут корреспонденты. А завтра на первых полосах — сенсация. Маньяк врывается в дом к известному скульптору Маргарите Мун и занимается любовью со статуей голой африканки. А потом кувалдой превращает ее в лепешку. Алик прав: это был мужчина. Тут сила нужна. Выходит, звоночек прозвенел? Кто-то желает Маргарите Мун смерти. Пока убил скульптуру, но кто знает? Вдруг следующей жертвой намечена та, что ее сотворила? А охраны у Маргариты Мун нет.
Она вышла на улицу. Ворота были распахнуты, она увидела, как мимо не спеша идет сосед. Карл Янович. Каждый раз с ее языка почти уже срывалось: «карла». Маленького роста — да с таким именем! Поэтому она всегда обращалась к нему после паузы, заставляя себя не ошибиться. Еще обидится.
— Карл Янович!
— Да? — Он обернулся. — Что такое?
— Подождите.
Она быстро подошла к воротам. Сосед посмотрел на нее снизу вверх. Вообще-то они одного роста, Маргарита Мун не великанша, но на каблуках она выше, чем сосед. Сейчас на ней модные сапожки на шпильке. И он смотрит снизу вверх.