Раб лампы
Шрифт:
«Ты впала в детство, Дуня Грошикова», -вздохнула она. Но как же это упоительно! Ничего не делать, жить в окружении трех мужчин -пусть они даже притворяются, что любят ее. А вдруг? Не могут же все они врать! Это было бы нечестно!
Она расслабилась и начала привыкать к безделью. На третий день Дере отвез ее на перевязку, и лечащий врач осмотром остался доволен.
— Что правда то правда. Дома и стены помогают. Ваши дела идут замечательно, Евдокия Ивановна! Свежий воздух, правильное питание, внимание любящего мужчины. — При этих словах он посмотрел на Альберта Валериановича. —
— Я сижу в саду, в шезлонге.
— Поставьте рядом зонт, сидите в тени. И — отдыхайте!
— По вашей вине моя жена станет лентяйкой, -пробурчал Дере. — Как я потом заставлю ее работать?
— Будешь меня содержать, — улыбнулась она.
Дере бросил на нее злой взгляд, но от комментариев удержался. Неприятный разговор они продолжили в машине. Как только выехали за ворота больницы, его прорвало:
— Ты шути, да не забывайся!
— Это ты о чем? — беспечно спросила она.
— Содержать! А на какие шиши? Ты привыкла жить хорошо. Мне теперь что — расшибиться в лепешку, чтобы тебе угодить?
— По-твоему, Алик, если жена потеряла трудоспособность, ее следует бросить?
— Я этого не сказал, — буркнул Дере.
— Но ты только и ждешь, когда я вновь приступлю к работе! А если я не могу?
— Доктор сказал, через месяц это пройдет.
— Рана заживет. А душа?
— Давай-ка без пафоса. — Дере поморщился.
— Во мне что-то сломалось. Я не хочу работать.
— Это щенок виноват!
— При чем здесь Сеси?
— С него все началось! Ты стала ваять откровенный кич и превратилась в глупую бабу. Размякла, слюни пустила. Ты! Женщина, которую я так уважал!
— Думаешь, ты достоин уважения? На твоих глазах я живу с любовником! А ты это терпишь!
— Потому что я люблю тебя!
— Ложь! Ты деньги любишь, которые я зарабатываю!
— Я! Я их зарабатываю!
— Почему же ты тогда отказываешься меня содержать?
— Тебя! Но не твоего щенка!
— Ах, вот что тебя задевает! Сеси! Его присутствие в моем доме!
— В нашем доме!
— Я завтра же подам на развод! Мне все это надоело!
— Ну же, Дуся… Не будем ссориться, — сразу сдулся Дере. — Вот увидишь: все наладится.
Она тоже устала. В конце концов выбор сделает Давид. Один из двоих сядет в тюрьму за покушение на нее. А другой останется. Расследование когда-нибудь закончится.
Этой ночью она долго лежала без сна. В холле, за дверью, расположился Давид. Ей отчего-то не спалось. Лежала на спине, как велел лечащий врач, бессмысленно глядела в потолок. За стеной была спальня Сеси. Вдруг она услышала голоса. В холле, за дверью. Один из них принадлежал Давиду. Она прислушалась.
— Куда?
— К ней.
— Нельзя.
— Почему?
— Потому что нельзя!
— Я сам спрошу.
— Нельзя.
— Да пусти ты!
Послышалась возня. Маргарита невольно улыбнулась. Сто к одному, что Сеси потерпит сокрушительное поражение… Так и есть.
— Иди спать, мальчик, — добродушно сказал Давид.
— Да может, я ей нужен!
— Она бы об этом сказала.
— Вот я и хочу спросить.
— Она спит.
— Да ты-то откуда знаешь?
— Человек зашел в спальню и закрыл за собой дверь.
— Типичная логика военного! А может, она не спит, ждет меня?
— Она бы об этом сказала.
— Ты что — тупой? Она же женщина! Она тебя стесняется!
— Она бы об этом сказала.
Маргарита закусила губу, чтобы не рассмеяться. Давид — прелесть! Все аргументы Сеси разбиваются о его железную логику. Так же как попытки пройти в ее спальню — о его мощную грудь. Кто сказал, что он тупой?
Ругаясь, Сеси ушел в свою комнату. Поле боя осталось за Давидом. Сеси тоже прав. Пока охранник за дверью, в холле, в ее спальню никому нет хода. Она и в самом деле стесняется. Тут либо дудочка, либо кувшинчик. Либо жизнь, либо любовь. Дере, по крайней мере, ведет себя достойно. Не пытается прорваться к ней в спальню и отстоять супружеские права. Плетет интриги, но свое тело как самый веский аргумент не использует. Но и сравнение не в его пользу. Вот тело Сеси — это да! Это аргумент!
Она со стоном перевернулась на бок и заставила себя думать о раненом плече. Никаких плотских радостей. В холле послышался какой-то шорох. Она сообразила, что Давид подскочил к двери. Должно быть, уловил ее стон. Ну и слух у него!
— Все в порядке, — отчетливо сказала она.
В ответ не раздалось ни звука, но она почувствовала, что от двери Давид отошел. С такой охраной ей ничто не страшно. Она успокоилась и уснула.
Но на четвертый день ее покой был нарушен. Утро началось как обычно. Давид сварил манную кашу. Добавил в нее изюма и ванили — получилось очень вкусно. Даже Альберт Валерианович уплетал манку за обе щеки. Она знала, как Дере следит за собственным весом, и не удержалась:
— Алик, это же куча калорий! Остановись!
— Завтрак съешь сам, — возразил Дере.
— Тогда я рассчитываю получить на ужин двойную порцию, — хмыкнул Сеси.
— А обед ты разделишь с Давидом? — улыбнулась она.
Дере покосился на квадратного телохранителя, но ничего не сказал. Потом он, как всегда, улизнул с кухни первым, чтобы не мыть посуду. Сеси явно ждал момента, чтобы остаться с ней наедине. Она поняла и сказала:
— Давид, вы свободны. Завтрак был замечательный! Но мыть посуду — дело Сеси. Идите в сад.
Когда телохранитель неслышно удалился, она спросила:
— Ну? Что ты хотел мне сказать?
— Это нечестно!
— Что именно?
— Он не пускает меня в твою спальню!
— Сеси, мы же договорились. У меня болит плечо.
— Но я хотел просто поговорить!
— Говори.
— Знаешь, ночью у меня получается лучше.
— Это я помню.
— А как нам было хорошо, помнишь? — оживился он.
— Да.
— Вот бы повторить!
— Как?
— Поехать куда-нибудь. Вдвоем. Ты и я. Номер в шикарном отеле. Пляж. Ночная дискотека, — размечтался Сеси. — Как все было хорошо! Мы с тобой были так счастливы!