Раб своей жажды
Шрифт:
От последней мысли я вздрогнул. Лайла сжала мою руку и поднесла к губам. Ее поцелуй заморозил меня. Я моргнул, стараясь восстановить ход своих мыслей, и принялся расспрашивать о Полидори. Объясняя Лайле свои взаимоотношения с лордом Рутвеном, я подумал — или это мне показалось, — что при упоминании его имени в глазах ее блеснуло то ли возбуждение, то ли беспокойство. Я никогда ранее не видел, чтобы Лайла со столь явным интересом отзывалась на упоминание чьего-либо имени, и поинтересовался про себя, какой силой должен обладать лорд Рутвен, чтобы причинить беспокойство такой женщине, как Лайла. Но хотя глаза выдали ее, она не произнесла ни слова, а только согласилась, когда я продолжил рассказывать о лорде Рутвене, что он и Полидори страдают от одной и той же болезни. О том, что это за болезнь, мне не надо было говорить, но, вспомнив
Никогда поиск знаний не действовал на меня так возбуждающе. И пока мы говорили, я увидел, понял, почувствовал, что вот-вот ухвачу истину, о которой раньше и не подозревал. Сколько же времени мы с ней просидели? Казалось, немного. Я не замечал ничего, кроме нашей беседы, но когда, наконец, она закончилась и я вышел на улицу, луна уходила за горизонт, и на востоке забрезжили первые проблески зари. Я провел у Лайлы десять часов, не ел, не пил, только говорил. Мне казалось, я преодолел мир медицины и двигался куда-то вдаль, за его пределы. Если бы я смог повторить сейчас свои речи, наговорить все это на фонограф, какую бы революцию это могло бы произвести!
Но я ничего не помню. Вдохновение исчезло. Глубокий анализ проблем, доводы, структура понимания, созданная Лайлой и мной, — все исчезло, растаяло в свете утра, как призрачная ткань воздушного замка. И все же это было нечто большее, чем мираж. Я осознаю это разумом. Истина может обветшать, но истина остается истиной. И разве не ее я сейчас ищу? Не туда ли меня ведет это дело? Не в сторону, а обратно к научным исследованиям? Ставки в этой игре с ходом времени все повышаются.
Письмо почтенного Эдварда Весткота миссис Люси Весткот
Поместье Алвдистон,
под Солсбери, Уилтшир
7 июля
Моя дражайшая Л!
Смешная ты. Почему я должен тебя винить? Я вряд ли тот, кто что-либо тебе запретит. Будь я таким, сомневаюсь, чтобы ты вышла за меня замуж. Черт возьми, Люси, ты же всегда отличалась здравым рассудком. Мне всегда в тебе это нравилось. Я бы никогда не стал вести себя, как мой папаша, который только и отдает приказы. Ненавижу приказы и всегда ненавидел. Да, верно, я не хотел, чтобы ты вновь ходила к дому моих родителей, но не потому, что боялся, что ты туда вломишься, или еще какой ерунды, а потому, что чувствую, с домом что-то не то, и не хочу, чтобы ты в это впутывалась. И ведь я оказался прав, а? Тебе не надо было туда ходить. «Тени зла» — это мне понравилось. Хорошо сказано. В самую точку.
Но на самом деле, Люси, тени, кажется, скоро исчезнут. У меня наивеликолепнейшие новости. На прошлой неделе получил письмо из Индии. Не от самого папаши (он колошматит язычников где-то на границе), а от какого-то другого солдата, о котором я никогда не слышал, одного из его младших офицеров. Оказывается, моя сестра вовсе и не мертва. Ее видели в горах в том районе, где она исчезла. Абсолютной уверенности нет, но появились надежды, и младший офицер пишет, что в горы послали экспедицию. Ну, Люси, слышала ты когда-нибудь такую потрясающую новость? Не могу дождаться дня, когда вы с Шарлоттой познакомитесь. Уверен, вы станете близкими подругами.
Я настолько взволновался от этого письма, что задерживаюсь здесь с делами. Конечно же планирую все завершить до ужина у мистера Стокера. И, естественно, я помню Джека Элиота. Мы встречались у тебя в театре. Он ведь тоже бывал в Индии, в горах? Может, он знает те места, где исчезла бедняжка Шарлотта? По меньшей мере, смогу хоть его спросить.
Дорогая Люси, скоро вернусь. Скучаю по тебе больше, чем могу выразить словами. Но ты это знаешь.
Со всей, всей любовью, моя дражайшая, к тебе и искусству.
Твой любящий муж,
Дневник доктора Элиота
16 июля. Почти неделю напряженно работал над своими исследованиями, пытаясь ухватить ту искру понимания, которую почувствовал
Вчера почувствовал себя столь отупелым и рассеянным, что вновь поехал к Лайле — просто для того, чтобы посмотреть, не сможет ли она поднять мой дух. На этот раз без труда нашел ее склад. Я не осознавал, пока снова не оказался там, насколько мне не хватало исходящей от нее энергии. Мы сидели в оранжерее, с нами была Сюзетта, делая пометки в журнале — снова «Этюд в багровых тонах». Обещал ей, что прочту его. Была лишь ограниченная возможность для такой беседы, что состоялась у нас с Лайлой вчера ночью, ибо я смог отлучиться из клиники всего на несколько часов. Но Лайла — интригующая собеседница, и мы пробыли вместе довольно долго, чтобы я смог восстановить искру понимания, утраченную мной ранее. Но теперь эта искра опять исчезла, и я не чувствую ничего, кроме рассеянности и озадаченности.
Выписка сегодня днем выздоровевшей Мэри Келли несколько улучшила мое настроение. Но причины ее рецидива все равно не могу объяснить и не уверен, полностью ли она излечилась. Я предупредил ее, чтобы она ни в коем случае не возвращалась в Ротерхит, чтобы не приближалась к нему, даже по противоположному берегу Темзы. Для ее успокоения я согласился хранить у себя запасной ключ от ее комнаты в «Миллере Корт». Повесил ключ на видное место рядом с часами у себя в кабинете.
20 июля. Ничего не остается, как только посвятить своим делам вторую половину дня. Пытался сосредоточиться на исследованиях, но вдохновения, как и раньше, не было. Чем больше работал, тем больше нарастало чувство подавленности — все идет впустую. Пошел прогуляться, чтобы постараться упорядочить свои мысли.
Проходя через Ковент Гарден зашел к Стокеру, но он был занят, и я последовал дальше, через мост Ватерлоо и вдоль Темзы. Против своих намерении вдруг оказался в Ротерхите. Зашел к Лайле. К моему удивлению, дверь мне открыл Полидори. Он не очень-то обрадовался, увидев меня.
— Ее нет, — рявкнул он и захлопнул бы дверь прямо перед моим носом, если бы я не подставил ногу. — Если не возражаете, — еще грубее пролаял Полидори, — я очень занят.
Он повернулся ко мне спиной, а за ним в холле я увидел мужчину, которого узнал по опиекурильне. Глаза его были открыты, но ничего не выражали, а голова болталась, словно ему свернули шею. Я шагнул вперед взглянуть, какую помощь я могу оказать, но Полидори грубо оттолкнул меня и взял мужчину за руку.
— Не лезьте не в свое дело, — прошипел он, так близко придвигая свое лицо к моему, что меня обдало его дыханием, и повернулся к своему спутнику. — Курить не умеет… Ну и перекурил… Эй, ты… — Он похлопал мужчину по щекам, но наркоман ничего не ответил.
Полидори взял его за подбородок и что было мочи дохнул ему в лицо, но человек так же молча тупо пялился на него.
— Ему нужна помощь, — сказал я.
— Но не ваша, — грубо ответил Полидори. — Спасибо, доктор, у меня медицинское образование.
— Тогда дайте я хоть помогу вам.
— О! Так ваши знания об опиуме сравнялись с моими? Вы так же хорошо, как и я, понимаете принципы наркотической зависимости? Может, вы жизнь посвятили изучению этой области? Нет. Я так не думаю. А поэтому будьте любезны, — даже вежливые обороты речи звучали в его голосе издевательской насмешкой, — валите отсюда и не надоедайте нам!
Он шмыгнул мимо меня и поволок своего пациента через холл к двери, которую я помнил со времени первого посещения. Эта дверь вела в комнату, в которой мы со Стокером обнаружили Джорджа.