Раб великого султана
Шрифт:
По речам Джулии я понял, что от пережитого страха и того ужаса, который она испытала, попав в неволю, девушка почти обезумела – и до сих пор еще не вполне пришла в себя. И потому я не знал, что ей сказать. Утешил ее, как мог, уверяя, что уж я-то во всяком случае считаю ее молодой, желанной и сказочно прекрасной. И в эту минуту меня ничуть не отталкивали ее удивительные глаза разных цветов, и я весьма сожалел, что во время прогулки по острову Цериго по собственной глупости отверг Джулию. Она же постепенно успокоилась, смягчилась и в конце концов промолвила с надеждой:
– Капитан Драгут рассчитывает получить за меня хорошие деньги на невольничьем рынке Джербы –
Ее неразумные слова рассердили меня – и просто в бешенство привела мысль о том, что я могу потерять Джулию и никогда больше ее не увидеть. А ведь я был так близок к тому, чтобы завоевать ее, если бы не заколебался на миг на острове Цериго. И я сказал:
– Сомневаюсь, что капитан говорил так из вежливости, ибо он не способен думать ни о чем, кроме моря и оружия. Ему нужны деньги на оснащение нового корабля, и он не может позволить себе оставить тебя в своем шатре. И он, конечно же, получит за тебя хорошую цену. Но когда я думаю о том, что тебя продадут тому, кто выложит больше, мне хочется кусать локти и рвать на себе волосы.
– Неужели ты действительно любишь меня, Микаэль? – удивленно спросила она и, смягчившись, нежно коснулась рукой моей щеки.
Ее глаза двух цветов мерцали столь пленительно, что я не понимал, как мог когда-то их бояться. Тут уж и я разразился бессильными слезами и сказал:
– Не сомневаюсь, что за тебя заплатят кучу денег – ибо разве может человек не полюбить тебя? Но, Джулия, Джулия, во всем мире богаты лишь старцы, у юношей же нет ничего, кроме пылких сердец и пустых кошельков. И тебя наверняка купит какой-нибудь отвратительный старик. Я не могу простить себе, что не сорвал вовремя цветок твоей девственности! Тогда у нас были бы по крайней мере общие воспоминания, если уж теперь нам не суждено быть вместе!
Когда произнес я эти слова, Джулия посмотрела на меня с безмерным изумлением и промолвила:
– Однако ты самонадеян, Микаэль! Жестоко ошибаешься, если думаешь, что я позволила бы тебе на Цериго покуситься на мою честь. Не отрицаю, что твои ласки сделали меня слабой, но есть большая разница между благопристойными нежностями и потерей чести. Если бы ты и впрямь решился на что-то такое, я выцарапала бы тебе глаза!
Услышав это, я вынужден был признать, что женская логика для меня непостижима.
– Зачем же ты в таком случае пошла со мной в то уединенное место? – удивленно спросил я. – Почему так разгневалась, когда, увидев твои глаза, я испытал скорее чувства брата, чем любовника?
Она чуть покачала головой, вздохнула и сказала:
– Я могла бы объяснять тебе это до Судного дня, но ты бы все равно ничего не понял. Естественно, я не случайно позволила тебе откинуть вуаль с моего лица и намеренно отвечала на твои ласки, что, впрочем, не составило для меня никакого труда, ибо ты и правда нравился мне. И поэтому я всей душой надеялась, что ты все-таки хотя бы попробуешь овладеть мной даже после того, как увидишь мои глаза. И, возможно, тебе бы это удалось, поскольку место было безлюдным, а ты гораздо сильнее меня. Но ты даже не попытался, Микаэль, и я никогда тебе этого не прощу! Очень надеюсь, что ты еще будешь чудовищно страдать из-за меня!
Джулия с любопытством наблюдала за мной, явно наслаждаясь моими слезами. А потом продолжила:
– Самое горячее мое желание и самая заветная мечта – это чтобы на острове Джерба за меня заплатили побольше денег: после всех оскорблений и унижений, которых было предостаточно в моей жизни, это было бы для меня самой большой радостью. Ты бы тогда увидел, как другие высыпают груду золота за то, что ты мог бы получить задаром. И надеюсь, что это надолго заняло бы твои мысли!
Джулия опустила на лицо вуаль и ушла, оставив меня наедине с моими раздумьями. Несмотря на сумбур, царивший у меня в голове, я понял, что ничего не знаю о Джулии. Несколько минут назад передо мной стояла совсем другая женщина, ничуть не похожая на ту, что разговаривала со мной раньше так благовоспитанно и скромно.
4
На следующий день мы прибыли в порт Джербы, и никто на корабле не забыл в то утро о намазе [11] . Драгут вышел на палубу, чтобы произнести звучным голосом слова молитв, а вся команда вторила ему. Матросы нарядились в самые яркие свои одежды. И тут я узнал, что мусульмане избегают синего цвета, считая его христианским, и желтого, приписываемого евреям. Мы с Антти тоже получили по куску чистой ткани, чтобы обернуть головы тюрбанами. И не имея больше никакой возможности позаботиться о своей наружности, я решил выкупать своего песика, что и сделал, расчесав потом пальцами его густую шерстку.
11
Намаз (араб.) – ежедневное пятикратное богослужение, чтение отрывков из Корана, восхваляющих Аллаха; каждой молитве предшествует омовение.
Плоский песчаный остров, раскинувшийся под ясной синевой небес и выжженный палящим солнцем, показался мне не слишком привлекательным. Когда мы подплыли к морскому маяку, расположенному на башне у входа в порт, Драгут велел выстрелить всего лишь из легкого орудия – в знак того, что на сей раз корсарам особо нечем гордиться. Одиночному залпу вторило такое унылое эхо, что Драгут помрачнел еще больше и стиснул челюсти, заскрежетав зубами. Так мы вошли в порт, откуда я увидел низкий купол мечети и белый минарет, множество глинобитных домиков и дворец еврея Синана; дворец этот, окруженный стенами, высился на зеленом холме. Однако сам Синан не выехал в окружении свиты встречать нас, что наверняка бы сделал, если бы мы прибыли под грохот салюта и с победными знаменами, развевающимися на мачтах. На берегу нас ждала лишь толпа оборванцев, а порт походил на огромную раскаленную печь, куда мы нырнули из морской свежести и прохлады.
Несмотря на пестрые одежды и сияющее оружие, мы являли собой весьма скромную группку, когда двинулись из порта по извилистой ослиной тропе к обиталищу еврея Синана. Впереди шагал негр с ятаганом, неся на плече мешок с головами паломников-христиан. Следом со связанными за спинами руками шла четверка моряков, которых сочли пригодными для того, чтобы сидеть за веслами на галере. Антти и я плелись с веревками на шеях, хотя и приняли мусульманство – и потому нас не полагалось ни связывать, ни бить. Не зная ни о рабстве, ни о законах Пророка, за нами в счастливом неведении трусил мой песик; он сосредоточенно принюхивался, чтобы освоиться с новыми запахами, которыми и впрямь изобиловало это жалкое пиратское гнездо. За Раэлем двигались невольники-гребцы, несшие добычу, которую разложили во множество мешочков и ящичков, чтобы она выглядела богаче. А замыкал шествие сам капитан Драгут, окруженный своими людьми, которые старались, как могли, издавать радостные клики.