Раб великого султана
Шрифт:
Я со вниманием слушал слова евнуха, понимая, что он хочет просветить меня. Но тут вмешался Антти:
– Если так, то признаю, что наука Пророка, да будет благословенно имя Его, – наука весьма мудрая и напоминает широкий плащ, который не стесняет движений того, кто его носит. Но я не верю тому, что ты говоришь, хоть мне и известно, что кастраты бывают часто очень умными людьми, ибо, отрешившись от плотских страстей, могут размышлять над самыми сложными и запутанными вещами.
– Так почему же ты мне не веришь? – с любопытством спросил Марджан.
Антти ответил:
– Я не могу
Евнух Марджан улыбнулся, и все его морщинистое лицо осветилось. Потом он проговорил:
– Много есть дел, угодных Богу, так много, что всех и не упомнишь, и все же можно обойтись и без них. Старики говорят, что даже тот, кто не совершил ни одного доброго поступка, может попасть в рай, если на Страшном суде положится на милосердие Аллаха.
Услышав это, Антти очень удивился и сказал:
– Наука Аллаха, похоже, и вправду добра и милосердна, и жизнь по законам вашей веры не доставит особых трудностей простому человеку вроде меня. Всего-то и дел – не пить вина и не есть свинины! И если бы не видел я своими глазами, как во славу ислама бросают в мешок с солью отрубленные головы, то, возможно, позволил бы обмануть себя и поверил бы, что это – самая лучшая религия на свете. Но учение, которое велит убивать невинных людей только за то, что они исповедуют другую веру, не может быть милосердным, ибо нельзя обратить человека на путь истинный, отсекая ему голову.
Меня же очень удивило, для чего Марджан прилагает столько усилий, пытаясь представить нам свою религию в самом выгодном свете. И я спросил:
– Я ничуть не сомневаюсь в правдивости твоих слов, но чего ты, собственно, хочешь? Скажи нам, чего ты от нас ждешь?
Тут он, точно в великом изумлении, воздел руки к небу и промолвил:
– Да чего же я могу хотеть? Я ведь только бедный евнух. Мне повелели узнать, что творится в ваших душах, и обучить тебя арабскому языку, если ты окажешься достаточно смышленым. Муссуф же будет заниматься с твоим братом и постарается превратить его в отменного борца, ибо господин мой пока не знает, к какому еще делу можно приставить этого франкского силача.
В этот миг в дверях дворца появились Синан и Драгут, и гвалт на дворе мгновенно стих Синан обратился к пиратам и одарил их почетными одеждами, а также деньгами. Так закончился этот день, и евнух, Марджан, отведя нас на задворки, показал нам помещение, где спали рабы и стражники Синана и где мы могли прилечь и отдохнуть.
5
Евнух Марджан обучал меня арабскому языку, показывал странные буквы и объяснял, как они пишутся на бумаге. Учебником нам служил Коран: Марджан читал мне вслух целые суры и требовал, чтобы я пытался читать их сам. Антти евнух нашел другого наставника, поскольку Муссуф ушел с Драгутом в море.
А еще мне вернули моего песика, и я не знаю, кому это доставило большую радость – ему или мне. Благодаря этому я мог как-то сносить жизнь в неволе, да и вообще жаловаться мне было не на что. Но с каждым днем я все острее ощущал, что за мной тайно наблюдают и запоминают малейший мой поступок. И я стал задумываться: какая же судьба меня ожидает? Ведь еврей Синан, безусловно, был не из тех, кто проявляет благодушие без задней мысли.
Однажды, когда я мыл полы в бане, ко мне внезапно подошла Джулия и презрительно бросила:
– Раб делает работу раба.
Я так обрадовался, увидев ее, что не показал, насколько уязвили меня ее слова, и воскликнул:
– Джулия, Джулия! Ну как тебе здесь живется? Не обижают ли тебя? И могу ли я тебе чем-нибудь помочь?
Она ответила:
– Скобли пол и не смей поднимать на меня глаза, ибо я – благородная дама, и мне нет нужды работать; я только лакомлюсь лепестками роз, вываренными в меду, да ем вкусную кукурузу, так что уже – как видишь – немножко растолстела.
Охваченный жгучей ревностью, я спросил:
– Неужели Синан обнаружил склонность к тебе? И не томительно ли тянется время, которое проводишь ты в праздности, каковая есть мать всех пороков? О, Джулия, не хотел бы я, чтобы ты впала в грех!
Джулия подняла вуаль, рассеянно дотронулась до щеки и сказала:
– У меня есть все основания считать, что господин мой ко мне благосклонен, ибо он часто зовет меня, к себе и велит мне смотреть на блюдо, полное песка, а также чертить пальцем линии на этом песке. Но страсть, что питает Синан ко мне, он пока скрывает, чтобы не огорчать своих жен, которые ревниво следят за ним и охраняют таким образом мою честь.
– О Аллах! – в изумлении вскричал я. – Зачем Синану нужно, чтобы ты чертила пальцем линии на песке?
– А я откуда знаю? – честно ответила Джулия. – Но ему это явно нравится. А может, это лишь предлог, чтобы послать за мной и любоваться моей красотой? Ведь я же прекрасна, как луна, а очи мои – словно разноцветные драгоценные камни.
И в тот же миг у меня за спиной раздалось хихиканье. Еврей Синай отодвинул занавеску и шагнул вперед, ибо, даже зажав рот ладонью, он не мог больше удержаться от смеха. За Синаном семенил евнух: Марджан, озабоченно потирая руки. Я решил, что пробил мой последний час: ведь я осмелился говорить с Джулией, а она открыла передо мной лицо, что мусульмане считают за великий грех. И охватил меня страх, но, желая защитить Джулию, я сказал:
– Господин мой, покарай меня, Ибо в том, что случилось, нет ее вины. Это я первый заговорил с ней. Но мы не сделали ничего плохого, лишь превозносили твою мудрость и доброту.
Еврей Синан расхохотался еще громче, показывая свои гнилые зубы. А потом изрек:
– Я своими ушами слышал, как ты восхвалял меня. Так поднимись же из грязи, Микаэль, и ничего не бойся. Ты же сам уверял меня, что ты – лекарь, а стало быть, нет греха в том, что рабыня открыла перед тобой лицо. Но покончим с этой пустой болтовней. Следуй за мной, ибо пришло нам время поговорить серьезно. Я хочу показать тебя твоему будущему господину, которого ты должен слушаться.