Раб великого султана

Валтари Мика Тойми

– Лучшего слуги мне не найти. Наши дела не терпят лишних ушей, а он ничего не слышит, к тому же он еще и немой, поэтому не проболтается, увидев что-нибудь необычное, странное или даже подозрительное.

Джулия, переступив порог убогого жилища и обнаружив внутри глиняный пол и две крохотные, кое-как обставленные комнатки, не смогла скрыть горького разочарования и стала громко причитать, отбросив с лица вуаль, а вместе с ней и свою гордость. Абу эль-Касим попытался утешить красавицу, нежно обнимая ее за плечи, а глухонемой раб, напуганный плачем и отчаянным выражением лица девушки, бросился перед ней на колени, касаясь лбом грязного земляного пола. Джулия пнула красной

туфелькой раба в лицо, резко дернула плечом, сбрасывая руку Абу эль-Касима, и воскликнула:

– Продай меня на невольничьем рынке любому, кто захочет купить меня, но не прикасайся ко мне, ибо не вынесу я такого обращения, если же ты попытаешься лишить меня чести, я перережу тебе горло.

Абу эль-Касим возвел руки к небу, но глаза его хитро блестели, когда он отвечал:

– О свет моих очей, госпожа сердца моего, почему ты столь безжалостна ко мне? Кажется, я поступил опрометчиво, покупая тебя у еврея Синана. Но ты произвела на меня большое впечатление своей красотой и разноцветными глазами. Однако, как мне сейчас думается, Синан обманул меня, превознося твой покладистый характер и заверяя, что ты умеешь предсказывать будущее, чертя линии пальцем на песке.

Джулия ошарашенно уставилась на него, забыв о причитаниях, и промолвила:

– Он и в самом деле учил меня чертить линии пальцем на песке и говорить, что мне там видится. Однако Синан ни словом не обмолвился о ворожбе и предсказаниях.

Тут Абу эль-Касим посмотрел на нее внимательно и решительно заявил:

– Ну что ж, пусть будет так. И для меня ты тоже будешь чертить линии пальцем на песке, моя принцесса, и говорить, что видишь, ибо ты прекраснее и нежнее луны, а речь твоя слаще меда.

Он шагнул за порог дальней комнаты, жестом приглашая нас следовать за ним, и вскоре мы оказались в большом и темном, заставленном всяким хламом чулане. Освобождая проход, Абу сдвигал в стороны огромные жбаны с зерном и объемистые тюки, а когда откатил из-под стены несколько тяжелых бочек, перед нами вдруг возникла узкая дверь. Абу эль-Касим повернул ключ в замке, открыл дверь, и мы очутились в обширной комнате, стены и пол которой покрывали бесценные ковры, а изысканное и роскошное убранство дополняли медные и латунные кувшины, украшенные искусной резьбой, и, всякая другая дорогая домашняя утварь. Хозяин дома раздвинул шторы на противоположной от входа стене, открывая нашему взору кованую железную дверь-решетку, ведущую в альков, где стояло широкое удобное ложе, а рядом с ним – пюпитр с раскрытым Кораном. Из множества складок своего платья Абу эль-Касим извлек еще один ключ, открыл решетчатую дверь и, проходя в альков, зажег небольшую кучку мирры, голубоватый благоухающий дымок которой вскоре заполнил помещение. Тем временем хозяин подошел к окованному железом сундуку и достал из него большие отрезы прекрасного бархата и парчи, серебряную посуду и несколько золотых кубков и чаш. Только теперь я догадался, что таким образом Абу эль-Касим пытается польстить самолюбию Джулии.

И в самом деле, Джулию мгновенно покинуло дурное настроение, и девушка с улыбкой заявила, что в этом алькове она, скорее всего, могла бы чувствовать себя уютно, ибо давно уже привыкла обходиться малым и отсутствие многих необходимых вещей ее больше не волнует.

– Дай мне этот ключ, – протягивая руку, требовательным тоном приказала она Абу эль-Касиму, – чтобы я могла закрыть дверь, когда мне захочется побыть одной. Я никому не позволю мешать мне, когда я одеваюсь или размышляю, портить мне настроение или же будить среди ночи, и ты, Абу эль-Касим, глубоко заблуждаешься, если считаешь, что я разрешу тебе делить со мною ложе.

Хозяин дома сделал вид, что ничего не слышит, поплевал на помутневшую поверхность золотой чаши и принялся усердно тереть ее краем своего платья, пока чаша не засияла прежним блеском. Потом он подал знак глухонемому слуге, а когда тот принёс свежей воды, Абу эль-Касим добавил в нее настойку из душистых трав, и прохладный напиток приобрел восхитительный освежающий вкус. Когда все утолили жажду, Абу предложил нам сесть на роскошные мягкие подушки, принес большой медный таз и, собственноручно насыпав в него мелкого песка, обратился к девушке:

– Не сердись на своего слугу, жестокая Джулия! С тех пор, как Синан рассказал мне о твоем непревзойденном искусстве, я терпеливо ждал подходящей минуты и теперь прошу тебя, взгляни на песок своими чудесными глазами, коснись его пальцем и скажи, что открылось твоему всевидящему взору.

Ароматный дымок благовоний ласкал мое обоняние, крепкий напиток приятно согревал меня, и, сидя по-турецки на мягкой подушке, я вдруг ощутил странную сонливость. Даже мой песик, уткнувшись носом в передние лапы, тихонько вздыхал и посапывал в полумраке комнаты, в каждом углу которой тускло блестели серебряные и золотые предметы небывалой красоты. Джулия, видимо, тоже почувствовала приятную истому, ибо больше не противилась просьбам Абу эль-Касима и наклонилась над тазом, рассеянно чертя пальцем на песке непонятные линии. Вдруг она заговорила:

– Вижу дороги, города и бескрайнее море. И вижу трех мужей. Первый из них – тощий и безобразный, как обезьяна. Второй – крепкий и сильный, как крепостная башня, но головка у него крохотная, как голубиное яйцо. А третий – похож на козла с маленькими, очень маленькими, но острыми рожками.

Поначалу я думал, что Джулия говорит все это, чтобы посмеяться над нами, однако голос ее постепенно приобретал какое-то странное, неземное звучание, девушка всматривалась в песок, как зачарованная, а ее пальцы, непроизвольно двигаясь, чертили на песке линии и фигуры, Абу эль-Касим медленно раскачивал чашу с благоухающей миррой и тихо шептал:

– Далила, Далила, по-христиански Джулия, говори, что видишь на песке?

Гладкий лоб Джулии внезапно избороздили глубокие морщины, девушка застонала, и из уст ее послышался чужой, хриплый голос;

– Песок багровеет от крови. Вижу кипящий котел и людей в нем: воинов, корабли и знамена. Вижу тюрбан, падающий с мертвой головы с отвисшей челюстью. Вижу множество судов, которые в грохоте пушечных залпов заходят в порт.

– Освободитель приближается с моря, – тихо произнес Абу эль-Касим. Он еще несколько раз повторил эти слова, а потом заявил тоном, не терпящим возражений: – Это очень важно, Далила. Ты видишь захватчика на троне, богохульника, который напрочь забыл все заветы Аллаха. Но ты видишь также, как тюрбан катится с его мертвой головы, и видишь освободителя, который придет с моря, прежде чем созреют фиги.

Джулия быстро чертила пальцем на песке непонятные фигуры, а чужой голос, говорящий ее устами, набирал силу. Теперь девушка громко и издевательски восклицала:

– О Абу эль-Касим, человек в обличье ишака! Зачем окровавленными стопами топчешь ты тысячи троп, ежели лишь одна из них ведет к твоей цели? Ты – как рыба в сетях Бога, чем больше трепещешь, тем крепче затягиваются твои путы. Твоя судьба – всего лишь отражение в воде, спокойная поверхность которой вскоре всколыхнется под рукой играющего ребенка. Зачем ты обманываешь себя, зная, что не будет тебе покоя, сколько бы раз ты ни бежал от самого себя и сколько бы раз ни менял свое обличье?