Рабин Гут
Шрифт:
– А вот этого не надо! – Жомов поймал бегающий графин. – Похоже, не рассчитали дозу. Короче, мужики, Сатурну больше не наливать.
Горыныч попытался телекинезом вырвать из цепких лап Ивана графин с самогонкой, но ничего из этого не вышло. Поскольку сообразительный Попов накрыл монстра жомовским бушлатом. Трехглавый алкоголик немного повозился под ним, пытаясь выбраться на свободу, а потом сдался и захрапел, словно конь в борозде!
– Н-да, – задумчиво выдохнул Рабинович.
– А мне понравилось! – защебетала принцесса. – Робин,
Сеня растерялся, не зная, как объяснить необразованной девушке, что Горыныч не зверек, а просто иная форма жизни. Выручил его Попов, который вдруг неожиданно громко заявил, что ему нужно выйти.
Сеня не преминул пошутить на этот счет. Дескать, чем больше желудок, тем меньше размер мочевого пузыря. Жомов поддержал эту «шутку», и разговор перешел совсем на другую тему, поскольку принцесса со свойственным всем женщинам любопытством начала допытываться у Рабиновича, что такое «мочевой пузырь». Можете представить, насколько затянулось это объяснение?
Между тем никто из присутствующих так и не обратил внимания на то, что Грифлет по-прежнему продолжает рассказ о злоключениях в Ноттингемском замке. Увлеченный собственными рассуждениями о том, куда катится мир после исчезновения законного короля, рыцарь пропустил все самое интересное и вернулся к действительности лишь после того, как Жомов вслух пожалел о том, что пришлось утопить в реке «такую крутую тачку».
– Сэр Джом, – с трудом сфокусировав на Иване взгляд, поинтересовался Грифлет. – А как вам удалось придумать такой механизм?
– Да эт не я, – отмахнулся рукой Жомов, едва не зацепив по длинному носу Рабиновича. – Это все Сеня. Эт… ик!.. Он сказал, чтобы соединили две телеги, обшили их досками и сделали педальный привод. Кузнецы только подвели, цепь хреновую сделали…
После этого Иван вдруг ударился в подробное описание процесса изготовления велобронехода, совершенно не обращая внимания на то, что человек, задавший ему вопрос, уже спит, уронив голову на стол. Жомов подробно расписывал, как в срочном порядке перековывали всю медную и бронзовую посуду, что нашлась в деревне, на пластины для брони. Ване было безразлично, что его уже никто не слушает. Главное – он сам слышит себя. Остановился Жомов только после Сениной реплики.
– Слушай, птица-говорун, – перебил Ивана Рабинович. – Что-то Андрюхи долго нет. Пошли-ка, поищем его. Как бы со стены где-нибудь не свалился!
Искать Попова пришлось, естественно, Мурзику. Пробравшись сквозь недвижимые тела большинства бойцов, успокоенных обильной выпивкой, Рабинович, Жомов и Ровена, ведомые Мурзиком, выбрались за пределы гранитных стен лагеря. Пес уверенно держал след, и вскоре оказалось, что ведет он к небольшому ручью, из которого бойцы брали воду для нужд лагеря.
Андрюша сидел на берегу этого ручья с горбушкой хлеба в руке. Жомов издалека не понял, что он делает, и решил, будто Попов спрятался здесь от них для поглощения некоторого количества спрятанной самогонки. Ваня уже собрался ласковым матом пройтись по всем дальним и ближним родственникам Попова, но Рабинович остановил его. И совсем не от того, что рядом была дама!
– Ты посмотри, что этот пенек делает! – восхищенно прошептал Сеня, дергая Жомова за рукав. – Совсем парень охренел!
А Попов сидел на берегу ручейка и крошил хлеб в его бурные воды. Он что-то бормотал себе под нос и был настолько увлечен своим занятием, что не заметил приближения друзей. А они, подлецы, подкрались бесшумно.
– Че, Андрюша, горяк пробил? – прямо в ухо Попову рявкнул Жомов и хлопнул «святого человека» по плечу.
Андрей от неожиданности свалился в ручей. Согласно закону Архимеда, объем тела, погруженного в жидкость, равен объему жидкости, вытесненной этим телом. Так вот, равного Попову объема воды в ручье не оказалось. Андрюша ручей попросту запрудил!
– Че надо, козел? – заорал Попов, выскакивая из воды. – Ну рыбку я кормлю. Ну и что в этом плохого? – И добавил жалобно: – Мешаю я вам, что ли? У меня, может, дома все скалярии передохли. Так я хоть тут рыбкам чем-нибудь помогу…
Обескураженные таким поворотом дел, друзья не нашлись, что Попову ответить. Каждый из них вдруг вспомнил то, что осталось дома и теперь казалось далеким и недосягаемым. Сеня подумал о тете Соне и дяде Изе с их алюминиевыми плошками, а Ивану представилась его пышнотелая жена. Жомов с Рабиновичем так бы и стояли на бережку и хлопали глазами, если бы не вмешалась Ровена.
– Нельзя так шутить с божьим человеком, – строго проговорила она. – Святой отец, дайте мне руку. Я помогу вам выбраться из ручья.
– Да ладно, Ровена, че ты-то будешь мучиться, – проворчал пристыженный Жомов и, прыгнув в ручей, поднял Попова на руки. – Извини, Андрюха! Мы же просто пошутили.
Попов почему-то всхлипнул и неизвестно, как бы развивались события дальше, если бы среди деревьев не замелькала фигура всадника, гнавшего лошадь к лагерю во весь опор. Друзья переглянулись и, предчувствуя недоброе, бегом понеслись наперерез удалому джигиту.
Всадником оказался один из осведомителей Аллана, завербованных им накануне. Добрался до лагеря он, естественно, раньше троих ментов, обремененных принцессой, едва передвигающей ноги в длиннющем платье из норманнского бархата.
Примчавшись в расположение отряда, трое друзей застали такую картину: безмерно удивленный осведомитель расхаживал среди недвижимых бойцов лесного сопротивления и пытался нащупать пульс то у одного, то у другого.
– Че потерял? – поинтересовался Жомов у него. – Или зубы во рту жмут? Зачем людей тревожишь, отдыхать не даешь?
Не ожидавший появления кого-нибудь с тыла, осведомитель подпрыгнул и безмолвно зашевелил губами, забыв с перепугу, что хотел сказать. Иван тем временем подошел к аборигену вплотную и, взяв его за грудки, оторвал от земли на добрый метр.